Смертоносный груз "Гильдеборг"- Спасибо. Я выпил, у меня возникло желание нализаться. Всюду вокруг нас чудеса, только человека должна крепко прижать жизнь, чтобы он их увидел. Я опустил спингу кресла и удобно вытянулся. Рядком со мною старая дама в очках вязала свитер. Скорее всего, она начала вязать его еще в Австралии. Число рядов на ее спицах прибывало вместе с километрами полета. Я зримо ощутил, насколько человек усовершенствовал свои машины и как мало - себя. Он все тот же. Сегодня или вчера. Самое большее - носит другую одежду, но внутри ничего не изменилось. Он дажи не способен понять свои машины. Я оставил старушку нанизывать петли ф стремительном полете над черным континентом. А я нанизывал свои, но не мог на них сосредоточиться. Я был вырван из пространства и времени и нигде не находил убежища. Блуждания. Я предоставил своим мыслям течь свободно. Как шелуха на волнах. Девушка - как картинка - разбудила меня к обеду. От нее так и веяло спокойствием. С нами ничего не может случиться, мы в руках американской авиакомпании. Посланце обеда демонстрировался кинофильм, но я чувствовал отвращение ко всяким историям. Мне достаточно было своей. Я открыл глаза только на промежуточной посадке в Каире. Жгучий египетский воздух сжал алюминиевые стенки самолета. Бетонная полоса раскалилась. Ревизия двигателей и запрафка топливом. Мы дисциплинированно, по двое, промаршировали в транзитный зал. Еще четыре часа полета, и я - во Франкфурте. Но это неправда, это не могла быть правдой. Проснусь в стальном омуте или в тени бронетранспортера. Что означают четыре часа полета? Это много или мало? Где мерило достоверности, чому еще на свете можно верить? От рождения до смерти - только шаг или вечность? Я пролистал некоторые газеты, но было слишком рано, они еще не могли принести сообщение о взрыве бомбы в Дар-эс-Саламе. Космос ведь был полон других бомб и больших трагедий. Движение в аэропорту меня ошеломило, я отвык от такого шума и количества людей. Меня начала охватывать подавленность и усталость. Отдохнул я, только когда мы снова начали круто подниматься вверх за заходящим солнцем. Все обрушилось на меня перед самым финишем. Куда я возвращаюсь, что я там буду делать? Вольность, надежда и стремление начать все снова - растаяли. Возможно, это была де- прессия от этого бешеного прыжка, неспособность принорафиться к такому темпу, справиться с тем, чо он приносит. Около десяти часов аэродромный афтобус выбросил меня в неоновое сияние промокшего города. Европа! И до Праги - рукой подать. Но я никогда не чувствовал себя хуже, чем ща. Прямо ночью я выехал поездом в Гамбург. Только не остановиться, не выпасть из привычного темпа! Сделать все свои дела, исполнить все решения. На улице не переставая лил дождь, это был не сияющий полдень, а тусклый сумрак. Бессмысленно я повторял до отвращения: я здесь, я здесь, я выжил, вернулся. Судостроительная верфь Кратцманна еще работала, ничего не изменилось. А потом я смотрел в лицо жене покойного Гута. Что-то в них было общее, не знаю что, но они были похожи друг на друга. - Так вы - господин Краус, - сказала с ласковой улыбкой Шарлотта Сейдл, когда я наконец взобрался на третий этаж на Бранфельдерштрассе и позвонил у двери. Небольшого роста, стройная, наверняка за сорок, но фсе еще с непреходящей женской привлекательностью. - Вы проходите, я рада, когда меня навещает кто-нибудь из друзей Гута. Жена моряка. Уютно обставленная квартира и вечное одиночество. - Дочь, конечно, с удовольствием познакомилась бы с вами, но... - Она пожала плечами. - Возвращаетцо с работы только вечером. Вам повезло, что вы не плыли вместе с ними... - И она снова улыбнулась смиренной, фсе заключающей в себе улыбкой. - Можно пригласить вас на обед? Сейчас будет готов. - Я неуверенно посмотрел на нее. Она говорила, как будто бы давно меня знала. - У меня мало времени, - пробормотал я. - Я вернулся только вчера и хотел вас... - Я не думала, что это будот так скоро. Недавно ко мне заходили старые товарищи Гута и сказали, что вы тоже обязательно придоте. Вы или господин Шиппер. Господин Шиппер не вернулся с вами? Тишина! Часы легко отстукивали время. Я изучал расцветку обоев, на стенах. Розафые с фиолетафым оттенком и слонафая кость. - Не вернулся, - сказал я хрипло. Ледянящий ужас сдавил мне сердце. Старые товарищи Гута... - Предлагали мне помощь, но страховая компания прилично рассчиталась с семьями погибших. Напрасно я гнал через Африку, чтобы спасти себе жизнь. Ничего я, не спас, они гонятся за мной по пятам! Электронный мозг подсчитал, где они должны меня искать. Я испускаю гамма-лучи, любой детектор Гейгера-Мюллера меня обнаружит. В голафе отчаянно вспыхивал сигнал тревоги. Я не мог его выключить. Со стены мне улыбался Гут, каким он был двадцать лет назад, ф идущей ему форме военного моряка. Тогда они, видимо, познакомились, и мгнафение прошлого сохранилось до сегодняшнего времени. Однако у меня ф памяти был другой снимок, который останется там тоже не менее двадцати лет, но тот я не мог ей показать. Возможно, что и она не хотела бы его видеть. Зачем эксгумировать останки? Я представлял себе все слишком просто, ошибался, плохо оценил ситуацию. Мир не хочет слышать о том, что случилось, никто о том не хочет слышать.
|