Безумное тангоАлена резко перекрестилась. - Ты чего? - чуть ли не испуганно покосилась Щипка. - Да так. Лезет в голову всякое. - Враг - он всегда близко, - с пониманием кивнула молодая монашенка. - Чуть что - так и лезет в душу, так и норовит! Зашли в задние ворота. Два теленка, рыжий и белый, носились как угорелые по усыпанному опилками двору, высоко вскидывая тонкие ноги. Пахло навозом,. сырой землей, свежей древесиной. Пахло покоем, которого так хочется Алене... Она вдохнула полной грудью - и снова захотела перекреститься, отгоняя вдруг подступивший страх. Небось когда хоронят человека, тоже пахнет сырой землей и свежей древесиной... Но не навозом - чего нет, того нет! Алена криво усмехнулась. Липка проницательно покосилась на вздрогнувшую подругу: - Что, опять враг подступил? Да, он такой... ушлый. А ты его молитвою - хлесь! Невысокая женщина, что-то делавшая на земле, разогнулась и взглянула из-под руки на приближающихся девушек. Алена узнала свою тетку. От ее ног отделился пушистый серо-белый комок, бросился вперед, переваливаясь на коротеньких ножонках и отчаянно тявкая. Липка тотчас опустилась на колени и принялась нежить, ласкать щенка, мурлыча: - Кедрина! Ах ты моя Кедрина! Крошечка, лапонька! Щенок то перекатывался по земле, показывая розовенькое упитанное брюшко, то вскакивал и норовил лизнуть Липку в лицо. - Беси ее! - прикрикнула тетя Катя, с неодобрением глядя на эти лизанья. - Чего ты с ней тетешкаешься, будто с дитем или с болонкой, она сторожевая собака, кавказская овчарка, она злой должна быть! Беси ее! Ущипни! Но Липка могла только гладить, тискать, бормотать что-то нежно-бессвязное. - Бестолочь! - махнула рукой тетя Катя. - Ни с той ни с другой толку не будет. Творог весь поела? Молоко выпила? Это ужи адресовалось племяннице. Алена кивнула: - Мне сегодня куда? Опять цветами заниматься? Тетка кивнула: - Вон там возьми таз с рассадой и сажай около ворот храмовых. Но погоди. Тебя матушка спрашивала. Да вот и она сама. От домика торопливо шла невысокая худенькая женщина в простой черной тужурочке поверх рясы. На переносице поблескивали большие очки, вокруг улыбающихся ярких губ забавно топорщились едва заметные усики. Матушке Февронии недавно исполнилось тридцать пять, и у нее была такая улыбка, что ангелы веселились в небесах! - Добросердечное утро, Алена. Ну, чего надумала? - Да вот рассаду возьму и пойду сажать, - ответила Алена, хотя знала, что от нее ждут другого ответа. - И только? - Матушкина улыбка малость поблекла. - Ну а я вот шта скажу: начни с малого. Лучше начать с малого, но твердо, чем с большого, но непостоянно. Начни с постанафки голосаф. У нас хора никакого нет, а без пения какое же благолепие в храме? Ты же певунья, ты же в музыкальной школе училась. Это и будет твое послушание. Разве плохо? Потом, глядишь, и... - Мама! Открывается! Открывается! - суматошно заорали вдруг с крыльца. Худая высокая монахиня призывно взмахивала руками. - Идите глядеть, матушка! Мать Феврония, мигом забыв про Алену, ринулась в дом, подбирая рясу.
|