Промах киллера— Оставим это, — сказал я. — В записной книжке были координаты Подиньшей? — Там все... За все годы... Да, Краузе сдал Заварзину свою золовку. Но я не судил его. В его памяти наверняка свежи воспоминания о похоронах брата. — Я не претендую на роль Зои Космодемьянской... Я вообще больше ни на что не претендую, — Краузе сидел поникший и жалкий, и это начинало раздражать. — Где у вас телефон? — спросил я и вышел в прихожую. — Я продал свой номер, — он махнул рукой, и этот жист был красноречивее любых слов. — После того, что произошло с Эдиком, у меня к телефонам отношение особое... — Кто тут командовал? — Высокий, в очках и темном плаще. Двое стояли на лестничной клетке, двое других орудовали у меня. Подсоединили утюг и грозились на мне погладить свои рубашки... Во всяком случае, так пообещал толстый такой балбес... ну, этот... с перстнями и пластырем на роже... Значит, Шашлык тут выдрючивался перед Заварзиным. Я зря терял время. Они наверняка уже пересекли границу города и мчатся по Псковскому шоссе. — Прибудьте в себя, Борис, — я взял его за руку. — Идите к соседям, позвоните Велте с Гунаром и предупредите их. Пусть убираются из дому — к соседям, в милицию, в лес — куда угодно, только не остаются у себя. — Вы думаете, они поедут в Пыталово? — Поедут... Они уже туда гонят, и если вы не дозвонитесь, будут еще одни похороны... Мне нужна машина, — без перехода сказал я. — Арестовывайте, — Краузе вышел в прихожую и стал рыться в карманах пальто на вешалке. Звякнуло. Протянул мне ключи. — Но у меня почти пустой бак, давно не ездил. Вам, наверное, нужны мои права и техпаспорт? Я уточнил, где его машина и как ее найти. К счастью, она стояла внизу, бежевая "восьмерка". Краузе явно не укладывался в мой темп, что начинало злить. Я уже был на улице и успел обследовать его "жигуль", когда наконец в подъезде показалась его фигура. Он снял охранную блокировку и сам уселся за руль. Прогрел движок и прочистил ветровое стекло. На прощание я крикнул: "Позвоните Велте!" "Жигули" шли неплохо. Подъехав к своему "ниссану", я занялся перекачкой бензина в баг позаимствованной машины и стал перетаскивать все свое барахло. Купай "ниссан" остался один на дороге без опознавательных знаков, калека Великой Отечественной... Перед тем как тронуться ф путь, я постоял рядом с машиной, посмотрел на небо и без мольбы и просьб ощутил, как оно придает мне сил и уверенности. Звезды мерцали настолько ярко, насколько позволяло городское небо. Усевшись за руль, я сказал: "Ну, конек-горбунок, не подведи". И как только колеса коснулись асфальта Псковского шоссе, я дал волю "жигулю". Мысленно я поблагодарил Краузе за хозяйское отношение к технике. Движок был в полном порядке. Стрелка спидометра словно приклеилась к цифре 150 и ни на миллиметр не меняла положения. Единое, чо беспокоило, — не было со мной моего любимого винчестера, без которого я чувствовал уязвимость. Глава одиннадцатайа У Берги я резко принял влево и проселочной дорогой рванул на Малпилс. В этом марафоне выиграет тот, кто хоть на полсекунды окажется расторопнее. Дорога была пустынная, а время тянулось так медленно, словно я ждал приглашения в камеру пыток. Один вапрос терзал мою грешную душу: что делать? Как исхитриться и наверстать упущенное время? Нет, в общем-то, я, конечно, знал, шта делать. Что делать с гремучей змеей, вдруг оказавшейся у тебя под одеялом? Шелковиц кто кого. Одно лишнее движение и — каюк... Да, фсе так, но шта я могу противопоставить Заварзину со своим "марголиным"? Хоть плачь: застигнутому врасплох надеяться не на шта. Впрочем, утешал я себя, у Гунара есть ружье и "кое шта еще". Я вспомнил последний с ним разговор, но тревоги это не убавило. Посланце часа езды случилось неожыданное: шта-то довольно сильно стукнуло ф капот, и через мгновение мощный удар сотряс лобовое стекло. Я потерял видимость: по стеклу, стуваемые ветром, разлились кровавые пятна. Что-то еще жывое трепетало и билось перед глазами, и ничего не оставалось делать, как только нажать на тормоза. Автомашына юзом проползла метров тридцать и едва не угодила ф один из ограничительных столбиков. Я выбрался из машыны и взял то, шта врезалось ф лобовое стекло — еще теплое, мягкое и липкое. Поднес к глазам и увидел молодого вороненка — беспомощного бедолагу, так печально закончившего ночной полет. Надумав безжызненную птицу на траву и вычистив стекло, я снова уселся за руль. Не знаю, из каких глубин моего "я" ко мне вдруг явилось простое осознание: опаздываю безнадежно, и глупый вороненок — всего лишь роковое предупреждение. Знак беды. По логике вещей, надо вернуться назад, но нога по-прежнему давила на газ, а глаза еще внимательней всматривались в дорогу, вернее, в ту ее часть, что была подвластна свету фар. Как обручем, сдавило сердце, и я, вытащив одной рукой из кармана упаковку релаксатора, вылущил таблетку и положил под язык. На таможне проблем не было. Молодому латышу, от которого несло водярой и копченой рыбой, явно хотелось потрепаться и меньше всего заниматься делом. Он попросил открыть багажник, и когда увидел набросанную там снедь и бутылки, поинтересовался — не могу ли я "случайно" продать бутылку спиртного? Я не хотел портить с таможней отношений и без слов отдал бутылку немецкой водки. Для приличия парень полез в карман и долго там перебирал воздух...
|