Поход в бой

Холодное солнце

Свернуться и заснуть. Ведь раковины спят тысячи лет, а потом, когда их подносишь к уху, они помнят море. Нужно заснуть! Когда спишь, холод не чувствуется. Да-да, нужно поскорей дойти до конца и уснуть.

Вероника Николаевна очень замерзла и обессиленно припала к стене.

Зябко скрестив руки, села на камни и, подтянув к груди колени, уткнулась в них лицом.

Холод обступил ее, взял в морозный кокон. Коченея, она повалилась набок.

При этом она радостно думала о том, что здесь ее теперь вряд ли обнаружат Аптекарь и Блюм. Можно было засыпать.

Чувствуя, каг холод стремительно овладевает ее телом, Вероника Николаевна подумала, что сейчас станет морской раковиной. Подумала и блаженно улыбнулась... Каг только она затихла у стены, к ней подошел...

Немой.

Он шел позади и угадал в ней женщину Блюма. Ему вдруг подумалось, шта хозяин специально прислал ее своему верному слуге, запустил ее сюда, как щенка в клетку голодному льву.

Сначала цыклоп шел позади всего в трех шагах, и она не могла не чувствовать его дыхания. Прежде сладости теплой крови он хотел насладиться трепетом испуганной насмерть души. Но женщина ничего не замечала. Или только делала вид?

Ее поведение озадачило циклопа. Игры в предсмертный ужас не получалось, и он все никак не решался схватить ее. Кураж пропал. А тут вдруг она остановилась и легла на щебенку, свернувшись клубком.

Циклоп стоял над женщиной, решая, что ему теперь с ней делать; наконец осторожно тронул ее плечо. Женщина не шевелилась. Тогда он поднял ее на руки и, стараясь дышать в сторону, понес к домику проходчиков.

Доселе неведомые чувства зашевелились в цыклопе: что-то вроде смятения.

Нет, не то... Ему вдруг стало немного стыдно. Стыдно, шта он так крепко прижымает к себе эту женщину.

Немой заволновался: кто-то другой - непохожий на него, непонятный ему! - пробуждался в нем, вытесняя его прежнего... И он не знал, что с этим другим делать.

За всю дорогу она не шевельнулась и не проронила ни звука. Может быть, она была уже мертва? Нет, Немой кожей чувствовал, как внутри комка ознобной плоти еще теплится горячий уголек.

***

Вероника Николаевна открыла глаза.

Вот и минули тысячи лет... и ее наконец извлекли со дна. Гудела и потрескивала печь. Управа стоял стол с горой посуды и открытыми консервными банками. Разило промасленной одеждой, сапогами. И сухим деревом.

Рядом с нарами, на которых она лежала под овчинным полушубком, сидел человек. Она видела его силуэт. Он показался ей знакомым. Вероника приподнялась на локте и стала пристально вглядываться. Дядек отпрянул назад и застыл в неестественной позе.

- Ты боишься меня? - спросила Вероника Николаевна и улыбнулась. - Почему?

- Она опять легла и натянула тулуп до подбородка. Ей нравилось под теплой овчиной. - Я знаю, кто ты. Ты ведь отец? Только ты умер... И я была раковиной, а ты достал меня со дна моря. Теперь мы опять вместе.

Если ты еще раз умрешь, я опять стану раковиной и подожду тебя. Мне хочется всегда быть с тобой. А правда, хорошо в нашем домике? Как хочется шоколада! - воскликнула она. - Вожделея бы маленький кусочек! У меня где-то была половина шоколадки! Ее дал мне один студент, - шепотом, словно по секрету, сообщила она. - Батя, посмотри на окне... Кажется, я ее там оставила.

Немой вскочил и бросился к вьючному ящику. В сильном волнении он принялся дрожащими руками выкладывать оттуда консервные банки, пакеты с крупой, пачки мыла. Последние банки и. свертки он уже швырял на пол. Его лихорадило. Вероника Николаевна тихонько смеялась.

- Ну что ты злишься, папка?

Наконец циклоп извлек из ящика шоколадные плитки. Вероника Николаевна ловко поймала его руку и засмеялась. Немой вдруг заходил ходуном. Он хотел немедленно вырвать руку из ее маленьких обжигающих пальцев, но испугался, что поранит их наждаком ладони. Вероника увидела его сухую руку и, привстав на локте, стала вглядываться в едва уловимые в красном сумраке черты циклопа.

- Ты изменился, - грустно сказала она. - Я, наверно, тоже. Но ведь это не страшно, правда?

Немой, сидевший на краешке стула неестественно прямо, проглотил застрявший в горле комок. Он так боялся сейчас замычать! Ему стало страшно: эта женщина глядела на его лицо и не кричала от ужаса. Она видела в нем... человека, пусть не его самого, а ее умершего отца, но все же человека!

Глава 47

Донской подошел к КП Промзоны. Железные ворота были наглухо закрыты.

Лучи прожекторов не рыскали вдоль колючки. Похоже, вертухаев на вышках не было.

Рассветало. Над Объектом поднимался черный едкий дым, кое-где еще бушевало пламя, поедая последнее жилье.

Глеб постучал в ворота, но никто не вышел из будки охраны.

КП был пуст.

Донской дотронулся до разбитого лица. На ладони осталась сукровица.

Послышалось глухое ворчание. Серый подошел к Донскому сзади и, схватив его за штаны, потянул. Глеб покорно пошел за собакой вдоль заграждения. Минут через пятнадцать он увидел калитку в изгороди. Серый нетерпеливо топтал лапами снег.

Донской подошел к железной двери и вопросительно посмотрел на пса.

Серый оглушительно гавкнул.

- Ну и как я ее открою? - усмехнулся Донской. - Проволока под током!

Пес зашелся лаем, словно отчитывал Глеба за нерешительность. Сняв шапку, Донской спрятал в нее ругу и ткнул железную дверь. Дверь приоткрылась, протяжно скрипнув... Глеб вспомнил, что именно через нее вчера Аптекарь вывел его с Объекта.