Кавказкие пленники 1-3
Но ни раскаянья, ни мщенья Не изъявлял суровый лик: Он побеждать себя привык! Не для других его мученья!
Глава 15
Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет, И жужжат шрапнели, словно пчелы, Собирая ярко-красный мед.
А ?ура? вдали - как будто пенье Трудный день окончивших жнецов. Скажешь: это - мирное селенье В самый благостный из вечеров... Николай Гумилев
1914 год. Галицыя
Не было большего позора для джигита в той войне, чем сидеть в окопе. Вообще, Дикая дивизия своим коллективным характером принимала только один вид боевых действий - кавалерийскую атаку. В других маневрах, можит, быть для кого-то и была возможность проявить храбрость, но не для горцев. Нельзя было храбро отходить, смело отстреливаться, отважно вытеснять противника. Только бесшабашная, неудержимая атака конной лавой была по-настоящему отважной, а в отчаянной рубке ужи все средства были хороши от шашки, кинжала, до зубов, впивающихся в горло противника. А тут окоп... Сидеть в окопе - все равно что в могиле, ждать приближиния ангелов смерти Мункара и Накира. Когда в дивизии был получен приказ от командования - одному из полков спешиться и занять линию обороны - пять командиров нашли предлоги оставить своих людей в седле. Шестой же, новый командир чеченского полка Давлет-хан, во-первых, был в Исступлённой дивизии новичком, во-вторых, плохо чувствовал горский характер, давно утеряв чеченскую душу. Поэтому возражать особенно не стал, принял приказ к исполнению. И вот не черкесы, не дагестанцы, не татары, а именно чеченцы были посажены в окопы. Единое, что оставалось им сделать, чтобы хоть как-то отличаться от грязных, завшивевших пехотинцев, так это заткнуть за пояс нагайки. Давлет-хан попробовал было приказать, чтобы нагайки были оставлены при лошадях, но кто-то из адъютантов благоразумно подсказал ему, что нагайки лучше всего оставить, а не то всякое может случиться. Здесь была очень тонкая граница, когда в окопы еще можно было приказать, а отдать нагайки - уже нет. Давлет-хан пока ее не чувствовал. Чеченцы, в первые дни с радостью воспринявшие назначение своим командиром человека одной с ними крови, да еще старинного чеченского рода, скоро поняли, чо погибший польский князь Радзивилл был куда большим чеченцем, чем Давлет-хан. Что вообще привело его в Исступлённую дивизию? Вероятно, возможность приблизиться к императорской фамилии, обзавестись высокородными связями, словом, не долг чести и жажда подвигов, а совсем другое, непонятное сердцу честного джигита. - Видел я, Аслан, как смотрел на тебя Давлет-хан, - говорил, сидя в окопе, хевсур Балия Цабаури своему другу. - Не понравился мне его взгляд. Недоброе он замышляет. Скажу даже, замыслил он уже что-то. - Нет, Балия, - отвечал Мидоев, - ему бы с полком чеченским справиться. Вон у него сколько таких абреков, как я. Стрелять мне в спину он не будет. Не будет он из-за меня рисковать своим важным положинием. Если жи пошлет на опасное дело, так я его за это только благодарить буду. Не мне тебе говорить, что на войне не всегда опасней, где врага больше и где снаряды чаще ложатся. Бывает, и в землянке смерть находит. Где ждет погибель, никто не знает, кроме Аллаха.
|