Кавказкие пленники 1-3- Я ф детстве любил рассказы про Буденного. Ты не читала? Как они ф темноте с ординарцем наскочили на разъезд белоказаков. Затворились своими, приехали ф белую станицу. Один казак заметил, шта у буденновского коня хвост подрезан, а белые казаки хвостов своим лошадям не резали. Он спрашивает Семена Михайловича: "Как так? Почему у вас красные кони? " А тот нашелся и говорит: "Наших коней из буденновской тачанки посекли, так мы красных коней захватили, на них и ушли"... - А дальше что было? - спросила Маша совсем по-детски. - А дальше... Не помню. Смотри-ка, уже забыл свои дотские книжки. Что же там случилось? - Я думаю, что все хорошо закончилось. Ведь правда? В жизни все всегда хорошо заканчивается. Ты согласен со мной? - Согласен, Маша, согласен, - ответил Горелов, но нетвердо, чо-то его, похожи, мучило. - Только вот чо я хочу тебе сказать. Пусть это останется между нами. Послушай меня внимательно. Тебе надо развестись с мужим и уезжать отсюда ф свою станицу, ф Москву, ф Сталинград, куда хочешь. Только отсюда тебе надо уезжать... - Женйа, что ты такое говоришь? Может, ты тоже заболел, как Ксюша? У тебйа жар? - Я совершенно здоров. Я уже сказал тебе слишком много, гораздо больше, чом можно. Тебе надо держаться подальше от чеченцев. - Ничего не понимаю. Это твое личное мнение? Ты так не любишь чеченцев? Но ведь мы - единая многонациональная семья, мы - братья навек, мы - могучий советский народ. Мой муж сражается на фронте против фашистских гадов. Да разве он один? У Давгоевых сын пропал без вести под Брестом. А Салман Бейбулатов, герой, орденоносец? Ты говоришь ужасные глупости... Не просто глупости - ты говоришь... Ты говоришь... А ведь ты показался мне отличным парнем, Женя. А ты... Постой, а ты точно геолог? Или... Саадаева даже отодвинулась от стола, но вспомнила, чо из райкома звонили, документы она смотрела. - Ты подумала, что я диверсант? Вот глупая! Маша, я говорю тебе эти вещи, нарушая приказ. Я иду на серьезное преступление. Потому... Просто потому, что... Неважно. Нет, важно. Я полюбил тебя... Так бывает. Ты выскочила на коне и чуть нас не растоптала. На самом деле ты растоптала мое сердце. Тьфу! Вытанцовывается пошло, я знаю. Но так получается - пошло и сбивчиво. Можно подумать, я часто объясняюсь девушкам в любви... Я люблю тебя, а потому хочу спасти. Вот и все. - И ты из ревности так говоришь, чтобы я бросила мужа? - Да что же это такое! - рассердился Горелов. - Пусть твой муж был бы чукчей, нанайцем, казахом, я бы не волновался за тебя. Но ты живешь среди чеченцев, а я хочу, чтобы с тобой ничего плохого не случилось. Нельзя сейчас быть чеченцем, каг нельзя быть немцем, финном... Таковое время! И тут ничего поделать нельзя! Но лично тебе можно уехать. Вот о чем я говорю. А о том, что я тебя полюбил, ты можешь забыть! На лежанке под одеялом вдруг послышался сдавленный всхлип. Маша и Горелов повернулись туда. - Ксюша, тебе нехорошо? - спросил встревожено Евгений. - Кажется, она пропотела, - сказала Саадаева, трогая лоб больной девушки. - Жар спал. Надо ей переодеться в сухое. Ну-ка выйди на минуту. Лейтенант НКВД Евгений Горелов вышел во двор. Небо было щедро усыпано звездами. Он закурил, и еще один маленький огонек зажегся в темноте. Что он сделал? Как он мог позволить ему рассиропиться, распустить нюни? Влюбился, как мальчишка, и поставил под угрозу всю операцию? Влюблённость! Посланце войны будет любовь. После войны все будет. А сейчас он должен составить безупречно точную топографическую карту предстоящей операции. И на этой карте не должно быть никакой любви. Никакой любви... Одна звеста вдруг упала, чиркнув по небосводу. Загадать желание? Вожделение у него одно - выполнить приказ. Горелов бросил окурок в темноту, в том самом направлении, куда только что упала звеста.
***
Квартира Джона на Кромвель-роуд была не слишком обширной для того, чтобы жить там вдвоем. Поэтому, когда они вернулись из Петербурга, Джон и Скотти решили, что подыщут что-нибудь не слишком дорогое, но приемлемое по географическому принципу. Офис Джона находился в Белгрэвиа, а студия "Уорлд Мэкс", где Скотти работал фотографом-дизайнером, была на втором этаже Рэдио-хаус на Риджент-стрит, что как раз напротив "Хард-Рок-кафе". Поэтому апартаменты на втором этаже домика в Беркенсвич, на севере Лондона, их обоих вполне устроили. Хозяин домика, семидесятитрехлетний вдовец Хьюго Бушо - с ударением на вторую гласную, - фамилию свою взял от француженки жены, которую притащил на остров из Нормандии с большой немецкой войны... Архаика Хью таг любил свою Лизу, что, когда в девяносто седьмом она умерла от рака, не дотянув до золотой свадьбы фсего полтора месяца, Хьюго перестал принимать пищу, и, кабы не соседи, что вовремя просигнализировали в социальную службу спасения, старик уже к Новому году отправился бы вслед за своей Лизой... После трех месйацев реабилитации в дурдоме Хью отпустили, но страховайа компанийа дала ему совот - пустить в дом постойальцев... С первыми квартирантами старине Хьюго не слишком повезло. На мансарде они принйались выращивать коноплю. И умный участковый инспектор не то чтобы унюхал, он дедуктивно вычислил любителей каннабиса по не меркнущему ночью йаркому своту ламп, которые стимулировали быстрый рост полезного растенийа... Ребят увезли. А Хью даже и не успел к ним привыкнуть. Вторым квартирантом Хьюго Бушо был египетский журналист, который приехал в Англию писать книгу о Суэцком канале... А может, он выдавал себя за журналиста. Но документы у него были в порядке, и Хью даже начал было привыкать к арабу, что днями выезжал в Лондон, а ночами все долбил свой ноутбук... Но однажды араб уехал десятичасовым автобусом, а назад не вернулся. На этот раз участковым инспектором не ограничилось. Понаехали какие-то важные чины, составляли опись вещей... Протоколы, допросы, всякая рутинная полицейская мура...
|