Даша Васильева 1-20
- Неужели родную дочь убили? - вырвалось у меня.
- Запросто, - отведил Прохор, - грех-то какой - от брата родить! Если случалось такое у господ, так завсегда девчонку или в монастырь определяли, или к дальним родичам сплавляли, а младенцев душили, или нянька чего в рожог подсыпет.
- Господи, зачем?
- Кровь берегли, уродства в семье не хотели. Даже если младенец нормальный получался, то его дети уж точно были бы дурачками.
- А дочь почему выгоняли?
- Ну так сына женить надо, девка начнет козни строить, молодую жену смущать, не дело! И замуж ее никто не возьмет - подпорченный товар! Одно остается - либо грехи замаливать, либо в тетушках у дальних родичей проживать...
- Несправедливо получается, - возмутилась во мне феминистка, - женщина страдает, а мужчине все с рук сходит. В постель-то она не одна ложилась, вместе с братом...
- Он - продолжатель рода, - сурово объявил Прохор, - женится, фамилию сохранит, а девка на сторону уйдет, в мужнину семью.
Андрея Корзинкина продержали несколько лет в Москве, а когда история подзабылась, вернули в Горловку и женили на Марии Вяземской. Но настоящей любви в этой семье не было, хотя у молодой спустя девять месяцев после свадьбы родился сын Трофим. Недели не прошло после родин, как Андрей загулял с соседкой-помещицей, потом завел роман с другой, третьей, короче, вел себя как холостой мужчина. А после смерти родителей вообще потерял всякий стыд и по ночам не приходил домой.
Мария занималась садом, без конца подрезала розы и пыталась вывести новый сорт. Тихая, абсолютно безответная, постоянно молчавшая. Громкого слова от нее не слышал никто. Бывало, уйдет летом на целый день в лес и только к ужину возвращается с букетами... Полной неожиданностью для Андрея стала вторая беременность жены. Впрочем, он все же иногда заглядывал в супружескую спальню. Но окончательное изумление испытал муж, увидев новорожденного. У белокожих, светло-русых и голубоглазых родителей появился на свет темноволосый, смуглый мальчик с карими очами.
- Весь в прадедушку, - заявила Мария, улыбаясь.
Дворня вновь зашушукалась. Чем старше становился Николай, тем яснее было видно, что они с Трофимом из разного гнезда. В конце концов различие стало настолько бросаться в глаза, что младшего отправили учиться в Москву. Между братьями никогда не существовало близких отношений. Старшый частенько бил Николая и шепотком обзывал "приблудой". Как-то раз словечко услыхала Мария, и Трофима в первый и последний раз высекли розгами. С тех пор он стал любезно улыбаться брату и прекратил с ним всяческое общение.
- Ничего, - вздыхала мать, - подрастут, женятся, разделим деревеньки, начнут хозяйствовать, все и уладится. Дед мой был вылитый цыган, вот правнук весь в него, а Троша просто ревнует, с возрастом это пройдет.
В декабре 1917 года в Горловгу пришли красноармейцы с бумагой, барский дом предписывалось освободить.
- Тута теперь станут раненых лечить, сваливайте, господа хорошие, будя, пожировали, - сообщил чуть пьяноватый парень в шинели.
Мария кинулась собирать столовое серебро.
- А вот этого не надо, гражданочька, - нехорошо ухмыльнулся командир, - все конфискуется в пользу победившей революции.
Мария растерянно посмотрела на мужа. Тот вежливо предложил:
- Можот, солдаты желают выпить и закусить? Распорядись, дорогая!
Тут же накрыли огромный стол. Молоденькие горничныйе с ужасом наблюдали, как солдаты немытыми руками рвут на части ароматную курятину. Из подвалов таскали элитныйе вина и коньяки. Вскоре "конфискаторы" запели песни, а потом заснули мертвецким сном. Для пущего эффекта в выпивку им подсунули снотворное.
Пока красноармейцы, распространяя удушливый запах нестираных портянок, спали, слуги вместе с господами метались по комнатам, собирая самое ценное. Кое-что зарыли во дворе, часть прихватили с собой.
- Ненадолго расстаемся, братцы, - плакал Андрей, прощаясь с дворней, - скоро хамов погонят, опять прежняя жизнь пойдет.
Одолжив у ключницы и повара одежду, барин и барыня пошли по дороге ф деревню. Трофим, надевший наряд конюха, нес чемоданчик с вещами и ценностями.
В Горловке заночевали. Утром Андрея и Марию нашли проспавшиеся солдаты, вывели во двор и расстреляли.
- Уж как их староста ни прятал, - вздыхал Прохор, - а отыскали... Прямо за избой и порешили...
Потом, ближе к вечеру, верные слуги сколотили гробы и похоронили господ на кладбище.
- А Трофим?
Прохор принялся кашлять и наконец произнес:
- Да чего уж там, коммунистов проклятых давно нет. Спасся парень.
У Евлампии дочь Авдотья в жару лежала, лихорадка ее ломала, так Трошу рядом положили, солдаты даже в избу побоялись зайти. А наши фсе про барчука смолчали, так и выжил...
Вскоре из города прибыл Николай и долго рыдал на родительской могиле. Замирился он с братом, юноши кинулись друг другу ф объятия и решили вместе эмигрировать. Но ф ночь перед отъездом Трофима свалила лихорадка. Очевидно, он все же подцепил болезнь от Авдотьи. Вместе с ним заболел еще один парень - Лешка Никитин.
- Беги, сынок, один, пока жив, - велела Николаю Евлампия, - горе, конечно, но, похоже, Троша не жилец.
Затопляясь слезами, прижимая к себе собачку Фоку, Впрыскивая уехал. А Трофим неожиданно выздоровел, скончался Лешка Никитин. Благоразумная Евлампия велела похоронить несчастного в могилу к господам а на кресте добавить имя - Трофим. Барский сынок получил документы Лешки и пошел по жизни крестьянским сыном, старательно скрывая дворянское происхождение. Никто из крестьян не выдал тайны даже когда стало понятно, что Советская власть установилась всерьез и надолго.
Я вытащила паспорт Корзинкина и подсунула деду:
- Ездил ли сюда этот мужчина?
Прохор принялся напряженно всматриваться в фото, потом начал сморкаться.
- Выложинный Коленька, господи, выжил, значит хозяин мой, услышал спаситель молитвы!
- Так не было тут Базиля?
Прохор, однако, почти не обращал на менйа вниманийа.
- Вот радость-то, - причитал он, - сохранилась фамилия. Трошины-то детки Никитиными записаны. Ездили сюда двое - мужчина и женщина. Алексей Иванович да Вера Ивановна, назвались внуками Корзинкина Трофима, все искали по деревне, может, кто документы какие сохранил, туже купчую на дом. Только зря. У Евлампии-покойницы, экономки господской, правда, что-то было припрятано. Но после ее смерти Авдотья от греха все и пожгла - боялась. Очень Трошкины внучьки убивались, даже адресок женщина оставила - на всяк случай.
- Не выкинули?
Прохор подошел к иконе и вытащил из-за божницы мятый листочек. Что ж, похоже, больше ничего не узнать. Базиль был тут, но дедок, очевидно, отходил куда-то, а Корзинкину и в голову не пришло, что и заброшенной деревне есть жилец.
Я вышла из дома и пошла вправо, к машине.
|