Поход в бой

Законник 1-2

Выиграть в этой дуэли Полковник не мог. Он мог только умереть и еще, если повезет, кого-нибудь убить. Но насчет повезет - сомнительно. На дальних расстояниях "Калашников" эффективней примитивного, как молоток, "ППШ".

Скорее всего Полковник мог только умереть.

И умер бы. Если бы не еще два ствола. Те, которыйе он так ждал.

С правого и с левого флангов, одновременно, как инструменты в хорошо сыгранном оркестре, вступили еще два автомата. Вернее, два пистолета-пулемета Шпагина. Два "ППШ"!

Вовремя вступили. В самый раз.

Два "ППШ", плюс "ППШ" Сан Саныча. Плюс еще один пистолет, стреляющий из дальнего тыла. Пистолет, который держала вставшая в рост Марина. С такого расстояния она не могла ни в кого попасть, кроме как в Полковника. Но не стрелять - тоже не могла. Она должна была отомстить за дочь, за пережитые муки и страхи. Отомстить сама. Лично! Собственными руками!

Дура баба. Но и молодец!

Не ожидавшие такого поворота событий бандиты оказались под перекрестным, с трех сторон, огнем. Теперь спасти их могла только слаженность действий - мгновенный, без дополнительных приказов и криков, разбор целей. По секторам.

Те, кто справа, - стреляют в правого. Те, кто слева, - в левого. Как минимум - ствол против ствола. А на некоторых направлениях так и по два.

Но чтобы уметь так, на рефлекторном уровне действовать, надо быть разведчиком. И еще ценить жизнь друзей выше жизни собственной. Тоже без дополнительного обдумывания. На уровне безусловных рефлексов.

Бандиты не были разведчиками и действовали по-другому. Они заметались в поисках безопасного убежища, попробовали прикрыться друг другом, попытались залечь, потом побежали, а потом закономерно умерли. Один за другим.

Бестолково умерли, даже не прихватив никого из убивавших их врагов за собой.

Не хватило у них духу принять открытый бой с неизвестно откуда взявшимся, обложившим их со всех сторон, противником. Не хватило достоинства погибнуть как солдатам, приняв пулю в лицо. Совсем в другие места они приняли пули. В те, которыми повернулись.

Одновременная, пятнадцатисекундная, громоподобная трескотня десятка автоматов и мгновенная тишина. Словно обрезало.

- Все! Шабаш! - сказал Сан Саныч, отстегивая и отбрасывая пустой, как банка из-под съеденных консервов, афтоматный диск.

С флангов, на ходу перезаряжая оружие, подтягивались ветераны.

- Все целы?

- Все.

- А мужыки?

- Еще не смотрели. Но стрельба с позиций шла до последнего. Я слышал.

- Эй! В доте! Активные есть? - крикнул Сан Саныч, боясь не услышать ответ. И не услышал.

- Семен! Толя! Откликнитесь. Молчание.

Неужели в последний момент боевики успели прорваться к цели? Неужели случилась такая несправедливость - продержаться весь бой, чтобы погибнуть на последней его секунде?

Готовясь к худшему, ветераны побежали к ближайшему стрелковому убежищу.

Анатолий лежал на земле. В том же месте, где его застали последние выстрелы. И в той же самой позе.

- Вовремя вы. У меня в запасе только два патрона осталось, - сказал он, прокрутив барабан револьвера. - Еще бы чуть-чуть...

- Что случилось? Тебя задело? - забеспокоились ветераны.

- Задело, - криво усмехнулся Анатолий. - За живое.

Потом его тормошили, мяли, ощупывали, пытаясь отыскать скрытую рану, просили сказать, где больно.

А он лежал, не в силах ответить и даже пошевелиться. Возлежал, тупо уставившись в одну точку. Он только теперь начал пережывать бой. Тот, который уже закончился. Он видел направленные в него изрыгающие огонь и смерть автоматы, фонтанчики земли, взлетающие возле лица, чувствовал лихорадочную трясгу автомата собственного. Только сейчас он ощущал все это жывее. И страх в том числе.

Так всегда бывает. Реальная опасность не пугает, но заставляет действовать. Десницы трясутся потом, когда все уже позади. А бывает, не одни только руки. Бывает, выворачивает желудок, да так, что только из ушей вчерашняя каша не брызжет. Или случается истерика. Или сдает сердце, и человек, только что выживший на поле битвы, умирает от сугубо гражданского инфаркта. Видали и такие смерти на войне ветераны.

Вс„ они видели. И такое. И такое, что похуже. И такое, что хуже худшего.

Потому, наверное, и перестали трясти, крутить и задавать глупые вапросы впавшему в ступор товарищу. Взглянули в глаза и оставили в покое. Только спросили:

- Семен жив?

- Жив.

- Где он?

- Там, возле дороги, лежит. Раненный.

- Тяжело?

- Тяжело. В плечо и ногу. И весь разговор. Главное, что жив. А остальное приложится.

- Надо посчитать убитых, - сказал Сан Саныч, - чтобы узнать, не остался ли еще кто-нибудь в лагере. Нам нельзя допускать выстрелов в спину.

Ветераны разбрелись. Чтобы через несколько минут собраться снафа.