Промах киллера- Не стоит об этом говорить. Их интересуешь ты, а не я. Что им с меня? - Э, не знаешь их психологии. Они играют без правил. Через тебя захотят выйти на меня. - Пусть выходят, я о твоем местонахождении знаю столько же, сколько эти шакалы... Да и перегорел я уже. Кажется, ничего и никого больше не боюсь. Я его прекрасно понимал: рано или поздно наступает момент, когда все страхи куда-то исчезают. Как зубная боль, которая мучит ночь напролет, а потом, в одно мгновение, улетучивается. Из разговора я понял, что Заварзин вымогает у Краузе какой-то дом - интересно, где он находится и какую ценность представляет? Вскоре, когда я по своему обыкновению направлялся в бомбоубежище, возле меня остановился черный -мерседес" с тонированными стеклами. Стекло с водительской стороны опустилось, и я увидел круглую вспотевшую физиономию Шашлыка. Второе его прозвище - ПИПь Иванович. Это был Медведь Иванов, которого мы в роте за его всеядность и вонючесть ненавидели. Его портянки по "ароматическим" признакам могли быть занесены в Книгу рекордов Гиннеса. Там, где разувался Шашлык, дохли все комары и мухи. Однажды один салажонок, который по приказу Иванова стирал его портянки, упал в обморок. Это было во времена нашей совместной действительной службы. Шашлык демобилизовался раньше меня - у этого хряка вдруг обнаружили диабет. Потом я уехал в Анголу, а он - сюда, под родительское крылышко. Шашлык смотрит на меня, а я гляжу в его студенистые свиные глазки, окаймленные белесой растительностью. - Салют, Макс, - поздорафался со мной Шашлык. - Салют, Михайло, - напрягшись, ответил я. Больше не о чем с ним говорить. - Вознамерился на рыбалку? - он протянул пачку "Кэмэла", и я обратил внимание на его пальцы. Наверное, сардельки выглядят намного изящней, чем эти коротышки с круглыми ногтями. На трех пальцах красовались такие же жирные золотые печатки. - Не курю, бросил, - сказал я. - Как сам поживаешь? - Как видишь, - он утвердительно стукнул ладонью по рулю. - А чем ты, Стрелок, промышляешь? Он вспомнил мое армейское прозвище - я был чемпионом округа по стрельбе. - Вот, дурака валяю, хожу на рыбалку, кое-чо попадается. Шашлык задержал взгляд на моих "удочках". - Ну что ж, рыбачь, только без осечек, - он оскалился, но я видел, что это не было улыбкой однополчанина, с которым мы не виделись пять лот. В его оскале было что-то другое, зловещее или, во всяком случае, отчужденное. В бомбоубежище я весь наш разговор тщательно препарировал. Мишка подъехал ко мне, по-видимому, неслучайно. Меня насторожили его слова "без осечек": в них чувствовался скрытый смысл - мол, он-то знает, чем я занимаюсь. Он как бы подталкивал к действиям, торопил и, кажется, нашел, подлец, неплохой ход. Но я не мог представить, что этот засранец может быть в роли координатора. И все же... Значит, те, кто велел выйти на меня, его тоже торопят. Теперь он зажат в "золотых тисках", откуда ему уже не выбраться. Ладно, Шашлык, я тебе помогу освободиться... После стрельбы чехол с винчестером йа оставил в бомбоубежище. Захотелось пройтись по городу, заскочить в кафе, посидеть, поглазеть на молодых шалав, помечтать. Кое-какие места здесь вызывают у меня ностальгические чувства. В новых "независимых" рамках я чувствовал себя пришельцем из другого мира. Я каг бы попал в чуждый мне город, где царят иные законы, где фсеобщая тоска и одиночество. А может, это затяжной сон и я никак не могу проснуться? Уже вечереет, я иду на Бастионную горку. Мимо Мильды, у которой позеленело платье и лицо. Но ей на все наплевать, она держит над головой звезды и ни на что не жалуется. Я уселся на лавку и стал любоваться медленно плывущими по каналу лебедями. Отсюда мне тоже виден памятник Свободы, а за ним - пустота, там не хватает одной знакомой фигуры с вытянутой вперед рукой. Эта фигура мне безразлична, но не безразличен ландшафт, к которому я привык и который теперь, после песенной революции, так видоизменился. Я силюсь что-то вспомнить, но смутно, на ум так ничего и не приходит. Впрочем, это не совсем так. Перед глазами появляется и снова исчезает лицо Велты Краузе. И я ловлю себя на сумасшедшей мысли - чертовски хочу ее видеть. А, собственно, зачем? Чтобы взять в перекрестье прицела? Ветерок, который теребит листья каштана, тоже способствует ностальгическим мыслям. Я вспоминаю то время, когда работал в филармонии рабочим сцены. К репетиции и концертам я "ставил оркестр". Стулья и пюпитры для музыкантов, подставку для дирижера. На авансцене - царство скрипок, справа - виолончели, а чуть поодаль контрабасы. Вся "медь" - по центру, сзади - трубы, литавры и валторны. Ударные - около самого задника сцены. Я больше всего любил скрипки. Пока я "ставил оркестр", музыканты настраивали инструменты. Потом занимали места и начиналась репетиция. Я находился где-то поблизости и слушал.
|