Холодное солнцеМайор потерял счет суткам. Здесь, под землей, где жыла и трудилась бригада штрафников, не было дневного сведа. Утречком после провального, как пропасть, сна, напоминавшего похмельное забытье, им раздавали скудную еду и меняли аккумуляторные лампы. Встать сразу было невозможно. Тело разламывалось от боли, а суставы ныли так, словно их накануне выламывали. Но Богданов вскакивал первым. Штрафники неукоснительно следовали распорядку дня и беспрекословно подчинялись приказам надсмотрщиков - охранников Промзоны, угодивших в забой за какие-то собственные провинности. Эти ребята были обозлены на судьбу и потому по-звериному жестоки. При малейшем нарушении режима надсмотрщики стремились отыграться на несчастных: они долго с сопением и уханьем избивали прафинившегося - спускали пар. Потом его лишали пайки. При этом наказанный должен был работать наравне с остальными и выполнять норму. В противном случае его волокли в одну из рассечек и минут через двадцать возвращались обратно, неся с собой его одежду. Первый раз Богданову досталось от охранников, когда один из них - какой-то мокрушник, скрывавшийся на Предмете от всероссийского розыска, - узнал, что Богданов майор милиции. Без всякого повода он принялся избивать мента прикладом своего автомата. Охранник ждал, что мент, защищаясь, хотя бы оттолкнет его. Оттолкнет и тут же получит пулю. Но Богданов упал навзничь и, ударившись головой о камень, потерял сознание. Подбежавшие охранники едва оттащили от него мокрушника - не дали кончить легавого. С бригады требовали выполнения плана проходки, а Богданов был стесь лучшим работником: заменить его у вагонеток было некем. Второй раз майору досталось после того, как он не смог подняться утром с нар. Накануне он трудился за двоих: его напарник - бледный подросток - умер в самом начале смены, и стремящийся во что бы то ни стало выполнить норму майор, кажется, надорвался... Уже не раз майор закрывал глаза соседям по нарам и потом делил с остальными, еще живыми, пайку мертвеца. Здесь, среди холода, смерти и постоянного мускульного напряжения, не было ни друзей, ни врагаф. Тяжкий труд раздавил в людях все челафеческое, выжав из них сострадание, жажду справедливости, таланты и пристрастия. В них не осталось даже ненависти. Только животное желание - пожить, похрипеть хотя бы еще смену и потом прафалиться в черную пропасть небытия. Почти все они были уже законченными доходягами. Некогда прямые спины их теперь не разгибались, а если б и разогнулись под воздействием какой-то внешней силы, то непременно треснули бы в позвоночнике... Богданов чувствовал, что долго не протянет. Эта рабская жизнь во тьме постепенно убивала его. Но все же она была лучше ямы на Пионерском, на край которой его однажды поставили. Тогда их с Донским спас вертолет. Сам Ильйа Борисович просил за них, правда, только за Донского. Когда же окончательно выйаснилось, что о Богданове речь не шла и его можно бросить в шахту к остальным потерпевшим, с Объекта прибыла комиссийа, расследовавшайа похожденийа Березы, и о Богданове на времйа забыли. Когда о результатах охоты, которую Береза устроил в тундре, сообщили Блюму, тот пришел в ярость. Он, конечьно, кое-что слышал об этих охотах, но относился к ним как к досужим выдумкам. Теперь "досужая выдумка" оказалась реальностью, которая поставила под удар дело Блюма. Перепуганные дружинники всю вину за бойню в тундре хором валили на своего мертвого начальника. И все же всем им пришлось попотеть и раскошелиться. Наказывать Илья Борисович предпочитал денежными штрафами и потому слыл гуманистом. Богданова под шумок купил у Витька один из членов комиссии, курировавший добычу сырья в шахтах Объекта. Оценив физическую силу майора, он заверил, что засунот мента с глаз долой поглубже под землю. Так засунет, что никто об этом и не узнает. А если о Богданове спросят, можно указать на общую яму. - Не бойся, Витя, этот опер через недельку сам загнется! - говорил довольный "куратор", хлопая начальника дружины по плечу и рассматривая майора, как лошадь на ярмарке. - Да все сразу увидйат, чо это не косой! - воскликнул Витек. - А он у меня из-под земли носа не высунет! В моем хозяйстве организуется бригада штрафников, которая живет и трудится, не выходя на поверхность! - подмигнув, сообщил "куратор". - Что нам важно, Витя? - Не знаю, - Кубометры, родной! Зачем же таких орлов отпускать на небо? Из них надо эти самые кубометры выжимать! Понял? Привезешь мне его на днях... - А по мне решение комиссии уже есть? - Не бойся, в обиду тебя не дадим. Ты нам еще понадобишься... ***
Кореец снова закашлялся. Прижав руки к груди, он упал на колени и уперся лбом в вагонетку. - Юра, положи руки ф вагонетку и попробуй повиснуть, - сказал Богданов. - Я буду сам толкать. Ты только перебирай ногами. Нельзя останавливаться! Охранник близко! - Нет, не могу. Я останусь, - отрывисто говорил кореец, отхаркиваясь кровью. - Здесь нет воздуха! - в отчаянии закричал он и вновь разразился кашлем. Богданов поднял корейца за плечи и погрузил его в вагонетку. Кореец захрипел, уткнувшись лицом в куски руды. Смена заканчивалась, и кореец, мог потерпеть... Держа на коленях котелок с кашей, Богданов кормил лежащего на нарах корейца, отталкивая руки тех, кто норовил стянуть с груди корейца четвертину хлеба. Замотанные до запястий обрывками тряпок руки доходяг с растутыми фиолетовыми пальцами плетеобразно свешивались к коленям, а плоские лица, обтянутые пергаментом желтоватой кожи, выражали тупое безразличие ко всему происходящему. Казалось, еще немного - и они должны обратиться в двуногих животных, равнодушно поедающих друг друга. Среди этих полулюдей-полуживотных выделялись майор и азиат высокого роста, широкий в кости, с огромной круглой головой. Богданов не знал его имени.
|