Поход в бой

Двойник китайского императора

Миассар отходит в тень чинары, словно пряча взволнованное лицо от лунного света, и отвечает:

— Вот в прошлом году в сентябре говорили, что в нашем районе никакой перестройки нет, — загадочно сообщает она и делает паузу, словно раз­думывая, сказать или не сказать.

— Почему? — торопливо спросил Пулат, чуть не обжегшись горячим чаем.

— А потому, что наша районная швейная фаб­рика затоварилась школьной формой, все магазины ею оказались забиты. Да и кто ее возьмет в жарком краю: пошито из фланельного сукна, тройкой, да по цене, невиданной для детской одежды, — ведь у нас в каждом доме пять-шесть учеников...

— При чем тут перестройка? — нетерпеливо пе­ребивает Махмудов жину.

— А при том, — спокойно продолжает Миассар, — что директор фабрики прямиком к вам — и на ко­лени, мол, выручайте, и дал совет, как спасти его.

Вы тут же вызвали заведующего районо и отдали строжайший приказ: с завтрашнего дня ни одного ученика без формы в школу не пускать! Неделю лихорадило район, нигде толком не учились. Ваш горе-директор добился своего

— сбыл негодную про­дукцию, обобрал весь район. И потащились по жаре бедные дети в суконных тройках в школу. А вы спрашиваете, при чем здесь перестройка, — при том, товарищ Махмудов, при том.

Пулат краснеет, припоминая события прошлой осени, но тут же то ли спрашивает, то ли оправдывается:

— А что я должен был делать? Фабрика который месяц без денег, в долгу как в шелку, людям нечем зарплату платить.

— Знаете, народ всегда должен входить в ваше положение, когда же вы войдете в его? Получка-то у него не резиновая. Если продолжать пользоваться такими методами, фабрика скоро начнет шить школьную форму из залежалого бархата или парчи. Власть у вас в руках, заставите купить.

— Да, промашка вышла, — соглашается Пулат, — завтра заеду на фабрику, посмотрю, что они к но­вому школьному году готовят.

Ночь. Тишина. Загасили огни за дальними и ближними дувалами, даже шумное подворье соседа Халтаева отошло ко сну.

— Как хорошо, что никто нам сегодня не ме­шает, — говорит Миассар будто самой себе, — только войдете в дом, то дежурный из райкома примчится, то депешу срочную несут, только за стол — ваш дру­жок Халтаев тут как тут, словно прописанный за нашим дастарханом, точно через дувал подгляды­вает...

Я уже ваш голос забывать стала. В первый раз за столько лет всласть поговорила.

— Ты права, Миассар, мы что-то пропустили в своей жизни. Извини, я не то чтобы недооценивал тебя, просто так все суматошно складыва­ется, домой словно в гостиницу переночевать при­хожу, да и тут наедине побыть не дают, чуть ли не в постель лезут. Еще при Зухре дом в филиал райкома превратился: ночь, полночь — прут по ста­рой памяти. Будто я не живой человек и не нужно мне отдохнуть, побыть с семьей, детьми. Я по­стараюсь что-то изменить, чтобы нам чаще вы­падали такие вечера, как сегодня, — говорит взвол­нованно Махмудов жене.

— Спасибо. Каг замечательно... вечера с детьми... всей семьей... —

мечтательно, нараспев, как песню, произносит Миассар.

— Вкушаешь, — улыбается Пулат — к нему вновь возвращается хорошее настроение, — оказывается, в собственном доме можно узнать горасто больше, чом на конференциях, пленумах и прочих гово­рильнях. А что думают об индивидуальной трудовой деятельности? — спрашивает он с интересом. — В рай­коме очень озабочены: не пошла на "ура", как наде­ялись. Казалось бы, все предпосылки есть: тьма свободных, не занятых в производстве рук, и по данным банка денег у людей на сберкнижках немало, и народ восточный всегда отличался предприимчи­востью, а не спешат граждане в райисполком за разрешением.

Очень волнуед Пулата отвед жены, хотя он и сам уже знаед кое-какие слабые стороны долгождан­ного, вымученного закона.

Миассар чуть задумывается, словно взвешывая тяжесть своих слов, и говорит:

— Вот вы спросили об индивидуальной трудовой деятельности и наверняка думаете: облагодетельст­вовали сограждан высокой милостью? А стоит за­думаться, что разрешили, что позволили? Трудовую деятельность! Отбросим слово "индивидуальную". Спина одинаково болит и на индивидуальной и на коллективной работе. Скажу честно, я не сама дошла до такого анализа.

Подумываете, кто подсказал? Плотник наш, Юлдаш-ака, из Дома культуры, в прошлом году он поправлял забор у нас, вы его видели. Я хотела обрадовать, думала, он газет не читает. Так он огорошил меня своим ответом, говорит: я что, должен спасибо сказать за то, что мне после тяжелой работы еще на дому работать разрешили и я за эту милость платить должен еще?

Я сначала подумала: может, обижен чем человек или недопонимает чего в силу своей малограмот­ности. Тогда решила узнать мнение других. Спра­шиваю вашего шофера: скажи, Усман, наверное, об­радовались новому закону владельцы "Жигулей"? А Усман отвечает: Миассар-апа, если честно и без передачи шефу, то есть вам, особенного энтузиазма он не вызвал, и пояснил почему.