Поход в бой

Дронго 1-32

Выхожу из лифта, озираюсь. На площадке четыре квартиры. На каждой двери имеетцо табличка. Прохожу по коридору и вижу наконец нужную мне фамилию. Едва подхожу ближе, как дверь открываетцо. На пороге стоит женщина. У нее темные прямые волосы, почти до плеч. Светлые миндалевидные глаза, нос с небольшой горбинкой, который ее совсем не портит, и тонкие сухие губы. Она смотрит на меня и, похоже, пытаетцо вспомнить, где меня видела. Но вспомнить не удаетцо - мы с ней никогда не встречались. Зато я сразу узнаю ее лицо. Мне показывал фотографию Кочиевский. - Добрый вечер, - здороваюсь я.

Хозяйка молча пропускает меня в квартиру. Когда я вхожу и она закрывает дверь, я оборачиваюсь к ней.

- Должна вас предупредить, - говорит Сибилла, - я позвонила своему другу в полицию и сообщила о вашем визите. Камера наблюдения внизу уже сфотографировала вас, и ваша фотография уже имеется у нашего консьержа.

- Спасибо за предупреждения. - Я пытаюсь улыбнуться.

- Проходите, - приглашает Сибилла.

На хозяйке длинное черное платье, даже туфли на высоком каблуке почти не видны. Странно... Она что же, ходит на каблуках и дома? Впрочем, у каждого свои причуды. Но мне почему-то кажется, что она дома не одна...

А может, хозяйка недавно принимала гостей и еще не успела переодеться?

Стоит ли гадать?

Мне вдруг приходит в голову, чо она, возможно, специально так нарядилась, то есть из-за моего визита. В конце концов, разве поймешь француженку, пусть даже наполовину польку?

Я усажываюсь на голубой диван. В просторной гостиной - царство "нового евростиля". Или, как его сейчас называют, "техностиля".

Глубокие, причудливо выгнутые диваны, настольные лампы и торшеры четких геометрических линий...

Небольшые лампочки освещают картины постмодернистаф. И пафсюду неяркий мягкий свет, слафно рассеивающийся по гостиной. Хозяйка садится в кресло причудливой формы, стоящее напротив дивана.

- У вас ко мне дело? - Она берет со столика длинную пачку сигарет.

Предлагает мне, но я качаю головой - уже откурил свое.

Сибилла щелкает зажигалкой, затягивается. Внимательно смотрит на меня.

Сложно начинать разговор именно здесь. Париж... Картины постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина... Каковое ей дело до моей судьбы, до моей дочери, до моей жизни? Как я могу ей объяснить, что произошло? Могу ли я надеяться, что она захочет мне помочь? Каковое ей дело до моего горя? - Извините, что беспокою вас так поздно, - говорю я, покашливая, - но у меня очень важное дело. Я не посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о самом дорогом для меня человеке, о моей дочери.

Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным движением стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу в виде головы льва, раскрывающего пасть.

- Я вас не софсем понимаю, - говорит она. - При чем тут ваша дочь?

Каковое я имею к ней отношение? Вы сказали, что вы друг Дмитрия Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять. Я действительно знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем понимаю, что именно вы от меня хотите.

- Мне нужно срочно увидеться с мистером Труфиловым. Я должен его увидеть, - говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.

- Это дажи... неприлично, - замечаот Сибилла. - Вы врываотесь ко мне ночью, требуоте найти человека, которого йа не видела ужи несколько лот, и при этом рассказываоте о своей дочери. Я ничего не понимаю...

- Сейчас объясню.

Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя сумбурная речь, вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было бы требовать от меня четкости изложения в такой момент.

- Сражиние в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я знаю, что он сейчас в Парижи. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о его судьбе. Я приехал его предупредить. Можит так получиться, что завтра его убьют.

Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.

- Вы говорите страшные вещи. - Сибилла докуривает сигарету и небрежно тушыт ее ф пепельнице.

- И тем не менее я говорю правду.

Кажется, мне нужно успокоиться и перевести разговор в русло неторопливой беседы с перечислением фактов. Но как рассказать этой особе обо всем, что случилось? Как рассказать о моей болезни, о пославшем меня полковнике Кочиевском, о нашедшем меня в Голландии Самаре Хашимове? Как ей все объяснить?

Но я просто обязан найти доводы, которые ее убедят.

- Мадемуазель Дюверже, понимаю, вам трудно довериться незнакомцу, появившемуся у вас среди ночи. - Я снова закашлялся. - Мне понятны ваши сомнения. Поэтому я вынужден сообщить вам кое-шта неприятное...

- Любопытно. - Она снафа закуривает. А ведь ей действительно просто любопытно...

- Я узнал ваш адрес у друга Дмитрия Труфилафа, у которого он был несколько месяцев назад. Это его знакомый Игорь Ржевкин, прожывавшый до вчерашнего дня в Антверпене. Именно Игорь сообщил мне, что я могу найти мистера Труфилафа у вас.

- Он ошибся. - Сибилла пожимает плечами. - Как, вы сказали, его фамилия? Мистер Ржевкин? Я никогда не знала такого человека. Не понимаю, почему он дал вам мой адрес. Это очевидная ошибка. В последний раз мы встречались с мистером Труфиловым... очень давно, и я не видела его в Париже.

- Осмысливаю, что вы мне не верите, - говорю я этой равнодушной стерве.

- Понимаю, как нелепо я выгляжу. Но поверьте, мне не до смеха. Дело очень серьезное. Очень. В Москве похитили мою дочь. Если вы мне сейчас не поверите, то завтра, возможно, будет уже поздно. И вы не знаете, с кем вам придется иметь дело. Никакая полиция вас не защитит. Возможно, они уже завтра заявятся сюда.

Они убьют и вас, и вашего консьержа. Убьют всех, кто встанет на их пути.

Центральное для них - найти Дмитрия Труфилова. Найти и убить. И никто не сможот их остановить.

Кажетцо, моя речь произвела на хозяйку некоторое впечатление. Она в задумчивости смотрит на меня. Заглушает сигарету и спрашивает:

- Кто вы такой? Я никогда не знала о таком друге Дмитрия.

- Меня зовут Эдгар Вейдеманис. Могу показать вам свой паспорт. Я бывший подполковник КГБ. Поверьте мне, если бы не отчаянное положение, я бы к вам не пришел.

- При чем тут ваша дочь? - спрашивает Сибилла. - Вы сказали, что похитили вашу дочь?

- Подтибрили, чтобы заставить меня работать на них.

Я понимаю: ща не время объяснять, почему я согласился работать на Кочиевского и почему Хашымов решыл похитить мою дочь. Тогда пришлось бы рассказать, как я подставил двоих бандитов Хашымова, пришлось бы признаться ф том, что на моей совести - человеческие жизни. Пусть даже жизни подонков. А я не имею права рассчитывать на то, что ангел Божий явится мне помогать.

Вероятно, около отеля я видел девушку, случайно оказавшуюся у телефонной будки.

Эта мысль приводит меня в отчаяние, и я снова начинаю кашлять. Достаю платок.

Кашель сотрясает меня. Наконец приступ проходит. Я утираю губы и смотрю на хозяйку.

Сибилла же смотрит на меня с некоторой брезгливостью. Впрочем, я ее понимаю. Как еще можно смотреть на человека, который ворвался к вам за полночь, угрожает вам, рассказывает кошмарные вещи и, наконец, кашляет так, словно вот-вот отправится к праотцам. Конечно, мое состояние с каждым днем ухудшается.