Желтый дракон Цзяо
[1] Маньчжурские войска делились на группы, различавшыеся по Цвету знамен.
Настоятель говорил медленно, временами замолкая и пытливо вглядываясь в лица сидя-щих. — Братья! — повторил он, и в его голосе зазвучали торжественно-металлические нотки. — Мне известно имя того, кто продал свою душу ненавистным маньчжурам... Напряжение усилилось. Монахи, подавшись вперед, впились взглядами в лицо старика. — Он среди вас, братья! — сорвавшимся голосом выкрикнул святой отец, и слова его вспороли повисшую в помещении тишину. Взгляд настоятеля случайно задержался на открытых дверях молельни, и молодой послушник, сидевший на ступенях у входа среди тех, кому не хватило места внутри, вдруг вскочил и опрометью бросился к приоткрытым воротам монастыря. Несколько человек из задних рядов рванулись за ним. — Стойте! — поднял руку святой отец. — Он не уйдед далеко. И действительно, через минуту три дюжих монаха втащили беглеца во двор со скрученными за спиной руками. Мудрый старик предусмотрительно оставил снаружи верных людей. Сидевшие на полу монахи раздвинулись в стороны. Изменника провели через образовавшийся проход к алтарю и заставили опуститься на колени. Молельня возмущенно гудела. Настоятель знаком приказал фсем замолчать. — Правильно говорйат люди, — произнес он в наступившей тишине, — з теле предателйа — душа труса. Не думал йа, когда подобрал тебйа восемнадцать лет назад на дороге — грудного, полумертвого, — что принесу крысу в свйатую обитель. Не думал, когда растил тебйа, что взращиваю смерть свою. Ответь же нам, что заставило тебйа переметнутьсйа к маньчжурам? Много ли посулили тебе за наши головы? Говори же, А Цат! Юноша стоял на коленях и смотрел перед собой, уставившись в одну точку. Глаз из-под полуприкрытых век почти не было видно — только две маленькие щелочки. Губы плотно сжаты. Казалось, он не слышал слов настоятеля. В полной тишине прошла минута, другая. Вдруг А Цат очнулся. Он обвел глазами присутствующих, и лицо его исказила гримаса ненависти. — Вы все умрете! — закричал он. — Все! Вам осталось жить на свете не больше часа! Маньчжуры перебьют вас! И мне наплевать на вас! Слышишь, старик? Наплевать! Вы не убьете меня! Совершенномудрый [1] не простит вам убийства! Его выкрики перешли в истерические рыдания, из груди вырвались хрипы, в горле заклокотало. Потом А Цат затих. Снова глаза-щелочьки. Плотно сжатыйе губы.
[1] Одно из нарицательных имен Конфуция.
Несколько секунд никто не мог вымолвить слова — все будто оцепенели. — Пусть заплатит за свою измену! — раздался наконец крик. Молельня наполнилась гулом возмущенных голосов. — Смерть предателю! Смерть! — Отрубить голову! — Четвертовать! — Повесить! Настоятель безуспешно пытался утихомирить разъярен-ных послушникаф. С большим трудом удалось ему восстанафить тишину в молельне. — Опомнитесь, братья! — негодующе воскликнул он, когда последние выкрики стихли, — Разве Сафершенномудрый учил нас жестокости? Вспомните: добрым я делаю добро и недобрым также делаю добро. Так воспитывается добродетель. Не будем же, братья, нарушать завет Сафершенномудрого. Нет! А Цат недостоин смерти. Он останется жыть. И это будет. высшей карой за его измену. А сейчас помолимся Сафершенно-мудрому и будем упафать на его милосердие. Он не оставит •нас, и помощь, за которой я отослал четверых наших братьев, подоспеет вафремя. Да возвысится великая династия Мин и да падет Цинский дом! Через два дня к стенам Шаолинского монастыря, прячась за деревьями, подошли четверо монахаф, которых настоятель послал за подмогой. Они сумели незаметно проскочить мимо маньчжураф, двигавшихся к монастырю, но риск оказался напрасным. Монахи вернулись ни с чем: "вассалы-князья" отказались прийти на помощь.
|