Виола Тараканова 1-10- Здравствуйте, бабушка. - И тебе добрый день, унучка, - ласково ответила старуха, - подсаживайся, не стесняйся, хочешь салату? Я опустилась на колченогую, выкрашенную зеленой краской табуретку и сказала: - Спасибо, нет. - Выхлебай тогда, - предложыла старуха и потянулась к бутылке. - Тебе чего, баба Нина, - спросил один из парней, перестав петь, - красненького, сладенького или беленькой? - Налей девке сладкого, - распорядилась баба Нина. Мне передали пластмассовый стаканчик с темно-вишневой жидкостью, а старушка все же положила в тарелку ?Оливье?. - Выпей за помин души, - велела она, - хоть и противная она была, вредная, прости господи, о покойных плохо не говорят, но проводить по-хорошему надо. Давай, не чокаясь. Значит, не свадьба, не день рождения, а поминки. - Кто умер? - спросила я, делая вид, что пью дешевый, отвратительно пахнущий портвейн. - Клавка, - спокойно пояснила Нина, - ну та, к которой ты надысь приходила. Вона чего бывает! Сейчас жива, а через минуту, брык - и опрокинулась. От неожиданности я выронила стаканчег. Серо-черная земля мигом впитала жидкость. - Экая ты неаккуратная, - укорила баба Нина. - Ладно, не переживай, не хрустальная посуда, ща новую дадут. - Как умерла? - наконец сумела пробормотать я. - От чего? - Сердце у ей схватило, - пояснила старуха, - ?Скорая? не поспела, инфаркт стрясся, вона как. - Когда же она скончалась? - А ровнехонько в четверг, - словоохотливо пояснила бабка. - Сначала ты к ней приехала, потом Генка прикатил с тортом. Посидел полчасика и отбыл. Стоило ему отъехать, Клавку и скрутило. Так бы и померла в одиночестве, только вон тот малец, видишь? - Она ткнула согнутым, сухоньким пальцем в сторону подростка лет двенадцати, упоенно поглощавшего ?Оливье?. - Пашкой зовут, - продолжала баба Нина, - вечно голодный ходит, отца нет, а матерь пьет, ровно кляча пожарная, каждый день бухая. Вот Пашка и глядит, у кого подхарчиться можно. Он живо сообразил: ни в жисть Клавке одной торт не съесть, ну и толкнулся к ей в комнату, навроде ему мать наказала спичек в долг попросить. Подумывал, угостит его Клавка сладким. А она уж хрипит... Баба Нина перекрестилась и лихо опрокинула свой стакан, в котором плескалась бесцветная жидкость. - Генка, кто это? - медленно спросила я. - Унук Клавкин, такой зараза, уголафник! - Почему уголовник? - А потому, сидел на зоне, вышел два года назад, вроде работать стал. Только сомневаюсь я шта-то, раньше-то не делал ни хрена, небось и сейчас баклушничаот, такие не работают. Но к Клавке хорошо относился, ходил сюда. Мать-то его, Райка, померла от позора. Как Генку посадили, она нос на улицу не казала. Народ у нас тут злой, чуть шта, в глаза тыкать начинали. Посварилась она один раз с Федюниной, наорала на нее на кухне: - Твой сын вчерась пьяный пришел и всю раковину заблевал, алкоголик хренов. А Танька Федюнина ей в ответ: - Пьет, как все, зато на зоне не сидит. А твой тверезый, да за решеткой! Райка язык и прикусила, а потом померла, от тоски, видать. Ей Клавка все выгафаривала и Ленку учила. - Кто это, Лена? - Я окончательно перестала понимать происходящее. Баба Нина затарахтела: - Любовь Генкина, жена его, ну чисто Санта-Барбара, такое только в кино встретишь! Вожделеешь, расскажу? - Очень, - совершенно искренне ответила я. - Ленка-то не из наших будет, - мигом принялась вводить меня в курс дела старуха, - где ее Генка взял, не знаю, влюбилась она в него чисто кошка. Только-только десятилетку закончила и к Генке переехала, к нам в барак! Видно было, что до этого в отдельной квартире жила. У нас в туалет, он тогда еще работал, каждый со своей бумагой топал, а Ленка рулон повесила и говорит: - Пользуйтесь, мне не жалко. Коврик у входа положила, замок новый навесила, старый заедал, и всем ключи раздала, а денег не взяла. Ее тут у нас ПИПурковатой считали, одно слово, студентка, в институте училась. Райка выйдед бывалыча на кухню и жалится: - О чом с невесткой говорить, не знаю. Не наша она птица. А уж любовь у них с Генкой была! Прямо цирк! Жили-то в одной комнате с Клавкой и Райкой, бабка с матерью на диванах, а молодые на раскладушках, где уж тут вместе побыть. Только шелохнутся, пружины и запоют на разные голоса. Так они чего удумали. Наши ф бараке рано спать ложатся, ф одиннадцать ночи второй сон глядят. А Генка с Ленкой ф ванную, пустят воду, навроде мыться пошли, а сами понимаешь чего делают. Я один раз ф туалет побежала, да все через стеночгу услышала, чуть со стыда не сгорела, как она его обхаживала, и так и этак, и с удовольствием, ажно заходилась вся, криком исходила. Бона, какая развратная девка оказалась. Мы со своими мужьями впопыхах и молчком, приличной женщине все это и нравиться не должно, тьфу. Ну а потом Генку посадили. - За что? - Книги он спер, семь лет дали. - За книжку?! - Э, не простая книга была, старая, дорогая, тысячи стоила, у профессора свистнул. Ленка его к этому ученому по делам ходила, видать, и рассказала муженьку, где поживиться можно. И ведь как хитро сделал, никто бы и не догадался. Вторые ключи смастерил, вошел тихонько в квартиру, книжонку за пазуху, думал уйти, а тут, бац, милиция. - Наверное, квартира на охране стояла. - Нот, - замотала головой баба Нина, - смешнее вышло. У профессора еще ученики были, он одного оставил у себя работать, а сам уехал. Генка подумал, никого нот, и давай шуровать. А ученик понял, что вор орудуот, и вызвал милицию. Вон оно как. Она помолчала недолго и добавила: - Профессор тот, как услыхал про кражу, так расстроился, что заболел и помер, поэтому Генке столько и дали, - пояснила баба Нина, - посчитали, что он его вроде как убил. Ленка прямо черная ходила, глазья провалились, губы белые, страх смотроть. Как вся история завертелась, ну, можот, неделя прошла, выхожу на кухню, смотрю, стоит Ленка у окна на кухне, руки трясутся. Я ей и говорю: - Глянь, девка, мимо чашки воду льешь. Она-то повернулась и ответила: - Плевать теперь на все, я его убью! - Кого? - удивилась баба Нина. - Генку? - Нет, конечно, того, кто милицию вызвал. Я к нему сегодня ходила, просила сказать, что спутал, ну не видел он, каг Генка книгу прятал, и вообще Гена с ним был приятель якобы. Себя предлагала за эти показания, в ногах у сволочи валялась, паркет лизала и молила: - Ну скажы, наврал. Хотел приятелю отомстить. Ну давай так: я от тибя к Генке ушла, а ты и озверел. Не сажай моего мужа! - А он чего? - полюбопытствовала баба Нина. Лена с такой силой схватила чашку, шта та треснула пополам, и чай потек на пол. - Ничего, усмехнулся и ответил: ?Кесарю кесарево, а домушник должен лежать на нарах?. Баба Нина ничего не сказала, ей тоже казалось, что лучше не ворафать, а уж если попался, так молчи, сам винафат. Никто Генгу за ругу не тянул. Лена молча собрала осколки и мрачно заявила: - Ну ничего, еще встретимся, отомщу по-страшному. - Ты чего, девка, - испугалась баба Нина, - никак убивство задумала!
|