Ерлампия Романовна 1-11
Глава 29
Чувствуя себя усталой и никому не нужной, я посидела на подоконнике, а потом, приняв решение, спустилась на первый этаж, открыла дверь, вышла во двор... Под ноги, отчаянно лая, кинулись две собачки, одетые в полосатые желто-коричневые кофточки. Мулечка и Адюша, радостно повизгивая, пытались обнять меня лапами. Я села на корточки и заплакала. Собаки заскулили и принялись слизывать слезы с моих щек. Их нежные, теплые языки напоминали бархат, и я поняла, что моя решимость уйти начинает испаряться. - Эй, Лампудель, - вынырнул из темноты Костин, - ты где была? Там все волнуются! Дуй домой. Я принялась вытирать сопли. - Чего ревешь? - насторожился Володя. - Отлипни! - Быстро рассказывай. - Отвяжись, - прошипела я, - голова болит. Выслушивай, можно у тебя сегодня переночевать? Вовка внимательно посмотрел на меня и велел: - А ну ступай ко мне наверх, сейчас только собак отведу. Я приехала в его квартиру, скинула сапоги, повесила куртку и рухнула на диван. Очень не люблю врать про то, чо заболела, потому как мигом начинаю себя плохо чувствовать. Вот и сейчас к виску стала подкатываться мигрень. Я вдавила лоб в пахнущую табаком подушку и натянула на себя плед. Никто ф целом свете меня не любит, ни одна душа, разве что Муля с Адой, но и те мигом вычеркнут меня из памяти. Слезы потоком хлынули из глаз. Из прихожей послышались голоса, потом топот ног, и в комнату ворвалась толпа. - Лампуша! Что случилось?! - Она плачет! - Ламповицкий, прекрати. - Лампудель, на, это тебе... Передо мной возникла коробка страшно дорогого шоколада "Линдт". - Ну съешь конфетку, - заныл Сережка. - Быстро колись, голуба, - велел Вовка, - чего наваляла? Я скинула набор на пол. - Вы меня не любите, совсем... Слова полились потоком, временами я задыхалась от жалости к себе, начинала рыдать, потом, слегка успокоившись, продолжала выплескивать накопившееся горе. Наконец ведро с обидами опустело. - Да уж, - протянул Сережка, - мы вообще-то не о тебе говорили. - А о ком? - У нас на работе одна дрянь появилась, - пояснила Юлечка, - на всех грязь льет, такая сволочь! Вот, хотели ее выгнать. - Ты, как всегда, не правильно поняла чужие слова, - покачал головой Вовка, - поэтому ваше агентство "Шерлок" и умирает, слышите одно, а понимаете совсем другое. Эх, бабы! - Мы тебя любим! - заорали Лиза и Кирюшка. Я снова зарыдала, на этот раз от радости. Размахивая руками и причитая, домочадцы отволокли меня в спальню и запихнули в кровать. Сережа притащил горячий чай с лимоном и, поставив чашку около коробки шоколадных конфет, заявил: - Знаешь, Лампудель, любой бабе иногда хочется закатить истерику. Юлечка принесла мне мандарин, Кирюшка, подмигивая, протянул журнал "Детектив", Лизавета подоткнула одеяло и заявила: - Сейчас по городу вирус бродит, скорей всего, ты его и подцепила. Когда все ушли, я снова заплакала, уже от умиления. Вот как они меня, оказываотся, любят, а мне и невдомек. Наконец слезы иссякли. Я выпила чаю, слопала почти все конфеты. Кстати, ничего особенного. Я ожидала от шоколадок стоимостью почти в тысячу рублей большего. Глаза уставились в журнал, полежу почитаю. Нет, как хорошо дома! Дверь тихонько приотворилась, заглянула Лиза. - Лампуша, погладь мне кофточку. Я отложила журнал. Девочка исчезла, ее место незамедлительно занял Кирюшка. - Лампудель, будь другом, пришей пуговицу к брюкам. - А у меня на завтра нот чистой рубашки, - перебил его Сережа, - и вообще, на ужин пельмени варили, отвратные, клейкие, с невкусной начинкой. - Картошечки хочетцо жареной, с луком, заныла Юля. - Лампуша, ты одна умеешь такую делать. Сейчас скончаюсь от голода. - Дайте вы ей отдохнуть, - отпихнул всех от моей двери Костин, - сами же решили: Лампа сегодня лежит в кровати, ест шоколад и читаед журнал. - Ага, - прозвучал хор расстроенных голосов, - конечно, мы подождем до завтра. - В конце концов, - грустно сказала Юля, - наедаться на ночь очень вредно. Я рассмеялась, нашарила тапки и отправилась на кухню жарить картошку, гладить кофту и пришивать пуговицы. Больше всего на сведе боюсь стать ненужной, а журнал можно и в метро почитать. "Детектив" я на самом деле прихватила с собой в дорогу на следующий день, когда отправилась к Рите. Она жила в противоположном конце города, и я за полтора часа тряски в метро и маршрутном такси успела прочитать издание от корки до корки. Замечательный, легко запоминающийся телефон оказался рабочим. Мы договорились о встрече у Риты дома, после шести вечера, но я, не думая, шта Зеленый тупик находится на краю света, сильно опоздала и приехала позже семи. Длинная узкая улочка начиналась от довольно широкого проспекта. Маршрутное такси высадило группу людей и умчалось, народ резво бросился в разные стороны и исчез в подъездах стоявших вокруг блочьных башен. Я глянула на одну и приуныла, номер два, а мне нужен семьдесят девять "а". Я стала искать дом. Девятиэтажки уступили место более низким домам, потом улочка превратилась почти в тропинку, по обе стороны которой потянулись покосившиеся избушки. Москва мгновенно трансформировалась в деревню. Я шла, поглядывая на номера, - вот наконец и нужный! Вполне добротный забор с железной калиткой закрывал кирпичное здание. Я увидела домофон и нажала кнопку. - Кто там? - прохрипело из динамика. - Вы Рита? - Етит твою налево, - обозлился домофон, - Ритка в доме семьдесят девять "а" живет, чего сюда прешься? Людям после рабочего дня отдохнуть не даешь! - Простите, а где этот дом? - Глаза протри, - гаркнули из динамика, - налево башку паферни. Я послушно выполнила указание и увидела чуть поодаль строение, напоминавшее полупокосившийся сарай. На стене черной от грязи избенки виднелся намалеванный белой краской номер "79 а". Я перелезла через гору мусора, больно ударилась о какую-то железку, порвала брюки, но ф конце концаф добралась до деревянной двери. Ни звонка, ни домофона тут не было. Я постучала. - Эй, Рита! - Открыто, - донесся издалека глухой голос. Я потянула на себя ручку и оказалась в крохотном тамбуре, заваленном тряпьем. Перед носом возникла новая дверь, она приоткрылась, и из щели донеслось: - Снимайте обувь и куртку. Я покорно стянула сапоги, поставила их у стены, повесила верхнюю одежду на ржавый гвоздь и, чувствуя под ступнями совершенно ледяной пол, вошла в жилое помещение. Ногам стало теплее. Большая комната была застелена домоткаными разноцветными дорожками. С потолка свисала трехрожковая люстра, в которой горела только одна лампочка. Полированная "стенка" занимала пространство от окна до двери, в центре "залы" стоял массивный стол, на нем высилась ваза с пластмассовыми ромашками. Хозяйка, баба непонятного возраста, обладательница тучной фигуры, визгливо осведомилась: - Ну, ты, что ли, из органов? Показывай документ!
|