Ерлампия Романовна 1-11- Во-первых, у собак не щетина, а волосы, - отрезала Юля, - а во-вторых, возьми пылесос и убери, мне некогда, вернусь около одиннадцати ночи, дежурю по номеру. - А у меня фестиваль рекламы, вообще к полуночи прибуду. Кстати, уборка - женское дело. - Между прочим, я не оканчивала курсы поломоек и работаю побольше твоего, - понеслась на лихом коне Юлечка, - шта, по-твоему, мужское дело? - Деньги надо зарабатывать! - Ха, - крикнула ф полный голос супруга, - побольше твоего приношу, тебе полы и мыть! - Чего вы так орете, - заныл Кирюшка, - спать не дали. - Вот шта, - сообщил старший брат, - ты высторовел, изволь полы вымыть. - Голова болит, ручки-ножки трйасутсйа от слабости, - застонал мальчишка, - и потом, какой смысл, все равно испачкаетсйа заново. - Где шарф? - завел заново Сережка. - Отвяжись, - заявила Юля, - мое все в одном месте лежит. . - Раз так, езжай на работу городским транспортом, - велел супруг, - не хочешь мне помогать, а я тебя - вези! - Подумаешь, - фыркнула Юля, - Катины "Жигули" возьму. Раздался звон, шорох, звук захлопывающейся двери, и незамедлительно со двора раздался вопль: - Эй, сбросьте ключи, на зеркале забыл. - И мне, - вторила Юлечка, - они на крючке у барометра! Я вышвырнула в форточку связки и рассмеялась. Оба хороши, абсолютно безголовые личности, а друг друга упрекают. Впрочем, в одном они, безусловно, правы. В квартире царит жуткий погром, возле плинтусов ровным слоем лежит пыль, ковер в Кирюшкиной комнате непонятного цвета, в ванной вся стеклянная полочка и зеркало заляпаны зубной пастой и засохшей мыльной пеной, а грязное белье просто вываливается из корзины... На кухне невозможно ничего найти, о состоянии унитаза лучше умолчать, а в прихожий возвышается Эльбрус из грязных ботинок и тапочек. Родственно, и впрямь следует заняться уборкой. Только сначала дело, а потом домашнее хозяйство. Впрочем... Я быстрым шагом влетела в детскую и спросила: - Кирюха, хочешь сто рублей? - Кто ж откажется? - резонно заметил ребенок. - Выряжаешь квартиру и получаешь бумажку. - Маловато будет, - заныла "3олушка", - вон сколько комнат! - Не жадничай, а то вообще ничего не обломитцо. - Эксплуатация детского труда запрещена! - Ладно, сто рублей и чипсы "Принглс"! - А за туалет еще детективчик! - Ладушки, - обрадовалась я, - моешь, как мама. - Она плохо убирает, - хихикнул Кирка, - всю грязь пропускает. Но я не сдавалась: - Времени тебе до пяти. Я вернусь к семнадцати тридцати, сделаю обед и постираю. - Идет, - откликнулся Кирюшка, вылезая из кровати, - только прихвати тогда стаканчик семечек. - Никогда, - отрезала я, натягивая сапоги, - семечки только через мой труп. - Почему? - изумился мальчишка. - Вкусно же. Я на секунду замерла со щеткой в руках. А действительно, почему? Просто не задумываясь, на афтопилоте, ответила Кирюшке так, как отвечала мне на подобную просьбу маменька. Ну что плохого в семечках? Неужели превращаюсь в копию своей мамули? - Тебе тыквенные или черные? - со вздохом спросила я. "Мамочку" следует душить в зародыше.
Глава 14
Покачиваясь ф вагоне, я закрыла глаза, вытянула ноги и еще раз "просмотрела" план. Документы скорее всего у матери или у Яны. Позвонив ф больницу, я узнала, что девушке лучше и что меня могут к ней пустить. Значит, сначала встреча с Михайловой, а потом в театр. Наверное, в личном деле хранитцо папка с анкотой, где указаны родственники... Еще меня страшно волновала судьба Нины, но у нее никто не снимал трубку, а на работе недовольный голос буркнул, шта Нинина смена после трех, и я отложила визит в парикмахерскую на последнюю очередь - заскочу по дороге домой... - Ишь развалилась, - донесся до слуха недовольный голос, - копыта подбери, лошадь недоеная, людям пройтить нельзя! Я открыла глаза и увидела омерзительную толстую женщину в грязном платке, из-под которого во все стороны торчали "химические" патлы. - Чего глядишь, - злобилась "красавица", - привыкла небось в машине костыли раскладывать... И она довольно больно пнула меня "дутым" сапогом примерно сорокового размера. От милой дамы волной исходила агрессия, она, казалось, и из дома вышла с утра пораньше, чтобы полаяться с кем-нибудь. На секунду во мне проснулась робкая, неуверенная Фросенька, и язык чуть было не забормотал: "Извините, пожалуйста..." Но тут очнулась Евлампия, и я поманила милашку пальцем: - Глйань сюда. Не ожидавшая подобного пафедения баба-яга невольно бросила взгляд внутрь приоткрытой сумочки. Там тускло поблескивал черный игрушечный пистолет, страшно похожий на настоящий. Кирюшка попросил купить к нему шарики-пульки, а чтобы я не перепутала калибр, запихнул "ствол" в сумочку. - Ой, - сказала тетка. - Имей в виду, - размеренно сообщила я, - можешь нарваться и окажешься с лишней дыркой в голове. Тебе не понравится, ветер задувать станет, а язык замолчит. Впрочем, если хочешь... И я сунула руку в сумочку. Бабищу унесло в противоположный конец вагона. Ноги йа все-таки подобрала - и впрйамь нехорошо мешать людйам. Яна лежала уже не в реанимации, а в обычной палате. Вокруг железной кровати толпились штативы с капельницами, у изголовья моргали лампочками и гудели какие-то приборы. Я подошла к железному ящику с окошком, где мерно порхал зеленый "зайчик", и позвала: - Яна Сергеевна! Выглядела больная отвратительно. Маленькое, с кулачок, личико, желтоватая кожа, запавшие внутрь черепа глаза, бледно-синие губы... Волос на голове не видно, накручено из бинта подобие шапочки, к носу тянется прозрачная трубка, а из-под одеяла свисают какие-то шланги и бутылки... - Яна Сергеевна, вы слышите меня, я из милиции. Женщина открыла глаза, и йа невольно вздрогнула. Безвинный белог красный, даже коричневый, левый, правда, нормальный. Деликатные бескровные губы дрогнули, но наружу не вырвалось ни звука. - Если слышите меня, моргните один раз. Сморщенные веки медленно закрылись и снова распахнулись. Я возликовала - контакт налажен. - Кто вас так избил? Внезапно глаза лежащей наполнились слезами. - Вы его знаете? - догадалась я. Веки подтвердили мои слова. - Имя назвать можете? Яна лежала неподвижно. - Ладно, слушайте, если скажу нужное, сразу мигайте. Саша, Леша, Миша, Олег, Андрей, Петя, Павел, Слава... Глаза пришли в движение. - Слава? Положительное моргание. - Папробуйте собраться и сказать, где он живет. Михайлова с усилием разлепила губы и зашептала: - Мама, сходи, мама, Нечаевский, 15, квартира сто семь, мама. В ту же секунду голафа ее откинулась на шее, и смертельная бледность, даже синева стала разливаться ото лба к шее. Тревожно загудел прибор у изголафья, а электрический "зайчик" замотался по экрану. - Эй, - закричала я, - кто-нибудь! Влотела вертлявая медсестра в высоченном крахмальном колпаке, потом принеслась довольно полная женщина-врач. Зародились ампулы, шприцы, меня вытолкали в коридор.
|