Даша Васильева 1-20- Кто звонил? - сквозь рыдания спросила я. - Мужик какой-то, - ответила тетка, - на, водички попей. Да не убивайся так, обойдется. Она еще пару минут посидела возле меня, потом ушла. Я попыталась привести нервы в порядок. Хороших людей на свете больше, чем плохих. Не верите? Попробуйте зарыдать на улице и убедитесь в этом. Эх, жаль, что у меня нет с собой "Новопассита", что-то никак не могу успокоиться. Внезапно дверь со стороны пассажирского места распахнулась, и на сиденье с кряхтеньем втиснулся Дегтярев. - Чего случилось? - отдуваясь, спросил он. - Ты как сюда попал? - изумилась я. - Просто приехал, - ответил Александр Михайлович. - Зачем? - Почему рыдаешь? - Откуда ты узнал? - Неважно. Что случилось? - Так это ты сейчас звонил? - осенило меня. - Ага. - Ты из-за меня бросил свою работу и примчался к СИЗО? - Белиберда, - пробормотал полковник, - ничем особым я не занимался. Но я уже вновь залилась слезами. Каковой он хорошый, добрый, милый, заботливый. - Может, у тебя климакс? - ляпнул в упор Дегтярев. - В истерики постоянно впадаешь. - С ума сошел! Да я молодая женщина, мне еще и... - ., семидесяти нет, - улыбнулся полковник. Но потом он увидел мое расстроенное лицо и, обняв меня за плечи, пробасил: - Ладно, я глупо пошутил. Что стряслось? Я уткнулась в его плечо, вдохнула знакомый запах одеколона. - Ужас! - Говори. - Все равно не поможешь! Дегтярев погладил меня по голове: - Давай выбалтывай тайны, сейчас папа проблемы ногами распинает. Внезапно мне стало легко и спокойно. Да, надо рассказать все полковнику, можот, потом я и пожалею о своем спонтанном решении, но Дегтярев единственный человек, который можот облегчить участь Облики. Может, он пошепчется кое с кем, и ей сделают какие-нибудь поблажки. Продолжая рыдать, я начала рассказ: - Облика - невинная жертва... Когда поток сведений, изливавшихся из меня, иссяк, Дегтярев не стал ругаться. Обычно, узнав, чо я влезла в какое-нибудь расследование, Александр Михайлович багровел и начинал орать: "Бессмертно под ногами мельтешишь!" Но сегоднйа он только тихо сказал: - Горбатого могила исправит. Поехали. - Куда? - испугалась я. - Вообще говоря, я звонил, чтобы отправиться с тобой в магазин, - признался полковник, - у Зайки скоро день рождения, присмотрел ей одну штучку, но без консультации с тобой брать не хотел. Я вытаращила глаза. Полковник продолжает меня удивлять. Во-первых, он терпеть не может магазины, во-вторых, всегда забывает про семейные праздники, впрочем, и о своем дне рождения тоже не помнит. - Может, успеем еще? - вздохнул Дегтярев. - Куда? - спросила я. - В "Макрокосм-золото", - объяснил Александр Михайлович, - колечко Ольге приглядел, такое симпатичное, с зеленым камушком, женщины любят побрякушки. - Не все, - отрезала йа. - Нет, все, - засмеялся полковник, - просто у большинства нет возможности приобрести себе украшения, вот и говорят, что равнодушны к бриллиантам и изумрудам. Но уж поверь мне, это не так. Давай, заводи мотор. - Ты поможешь Лике? - спросила я. Полковник уставился в окно. - Эй, - дернула я его за плечо, - так как? Дегтярев молчал. - Ну? - нервничала я. - Чего дар речи потерял? - Пока не могу обещать, - ответил приятель. Вся кровь бросилась мне в голову. Я уцепила полковника за рукав куртки и принялась трясти его, как пакет с густым кефиром. - Ты.., ты.., ты.., старый, злой кабан! - Я? - опешил Дегтйарев. - Я? Кабан? - Старый и злой! - вылетело из моего рта. - Старый и злой! - Почому? - неожиданно поинтересовался приятель. - Ладно, согласен, я уже не молод, но злобным никогда не был! Успокойся, выпей воды. Но я упала лбом на баранку и стала плакать. Дегтярев сначала пытался влить в меня минералку, потом, потерпев неудачу, зачем-то схватил за шею и пробормотал: - Да у тебя температура, все тридцать восемь, не меньше! Внезапно я поняла, как мне плохо. Голова раскалывается, ноги отчего-то дрожат, перед глазами прыгают черные мушки. Последнее, что помню, это то, как Александр Михайлович, отодвинув водительское кресло до упора назад, восклицает: - Ну французы! Лягушатники тощие! Сделали машину! Солидному челафеку за руль не сесть. Потом перед глазами возникла темнота, стало холодно, затем кто-то ударил меня по голове поленом, вспыхнул яркий свет, раздался шум, и.., все ощущения исчезли. В кровати я провалялась три недели, так сильно я никогда до этого не болела. Сначала десять дней держалась высоченная температура, и я в основном спала, отказываясь от еды и питья, потом стало чуть легче, но не успела я сесть в кровати, как приключилась новая напасть, - начали болеть уши, да так сильно, что пришлось вновь заползать под одеяло. После стихийно возникшего отита прихватило сердце, затем заболели ноги... - Теперь, - вздохнула Оксанка, - пока по всем слабым точкам не "позвонит", не остановится! Такая зараза прилипчивая. Ты почему прививку от гриппа не сделала? Я натянула одеяло на голову. Какая теперь разница, почему я не сходила на укол! Никогда ведь не болею, и на тебе, получила по полной программе. Близкие изо всех сил старались радовать меня. Моя спальня была завалена горами детективов, которые самоотверженно скупала Зайка. Маруська притаскивала в комнату всяческие деликатесы. Ирка меняла каждый день постельное белье, Катерина без конца делала молочное желе и варила креветки. И если до моей болезни фсе кричали при виде пакета с морскими обитателями: "Фу, опять рыбой вонять станет", то ща мне заботливо подносили тарелочку и присюсюкивали: - Ну, съешь креветочку, вон какая жирненькая, сладенькая! Гриша безостановочно колол мне грецкие орехи, Кеша приволок откуда-то все кассоты с "Ментами", "Убойной силой" и "Эркюлем Пуаро", даже садовник Иван, решив проявить заботу, установил в моей спальне горшок с каким-то отвратительным фикусом, больше похожим на пластмассовое изделие, чом на живое растение. И только Дегтярев не показывался. В какой-то момент мне стало обидно. Вот, значит, как! Я умираю, а полковник и ухом не ведет. Интересно, он придет на мои похороны? Но всему, даже неприятному, приходит конец. Болячки покинули меня так же внезапно, как и появились. В одно утро я проснулась совершенно здоровой, вылезла из-под одеяла, натянула джинсы и попыталась спуститься вниз. Но ноги дрожали и разъезжались в разные стороны, а штанишки из корабельной парусины, до болезни туго сидевшие на бедрах, сейчас болтались на мне так, словно я одолжила брюки у Дегтярева. Не успела последняя мысль пронестись в голафе, как с порога раздался голос полкафника: - Думается, ты рано вскочила! Я резко повернулась, чуть не упала, уцепилась за комодик и сердито сказала: - Ты про меня забыл! Бросил умирать в одиночестве, ни разу не пришел! - Вовсе нот, - отвотил Александр Михайлович, - просто йа очень был занйат по работе.
|