Даша Васильева 1-20Я быстро поднялась к себе в спальню, захлопнула плотно дверь и сердито спросила: - Какого черта идиотничаете? Кто дал вам мой телефон? - В газете "Улет" подсказали. - Вот оно что, - разозлилась я, - больше не смейте мне звонить! - Душенька, я очень старая, мне девяносто два года, - пробурчала бабка, - уж извините, коли побеспокоила. - Хорошо, хорошо, только больше не звоните. - Ну скажите, сделайте милость... - Что? - Вы брали яичко? - НЕТ!!! - заорала я так, что задрожали стекла. - НЕТ!!! - Ах, какая жалость, - заплакала старуха, - так надеялась, что оно у вас. От неожиданности я спросила: - Почему? - Ну мы могли бы поменяться. Вы мне - яичко, а я вам... Выбор большой! Картину Репина, например, или серебряный кофейный сервиз... Не хотите? - Вы коллекционер? - Нет. - Зачем вам яйцо? - Ах, ангел мой, оно было талисманом нашей семьи. - Вы мать Юрия Анатольевича Рыкова? - Упаси бог! - вскричала дама. - Он сын Анатолия, который обокрал нас. Долгие годы мы считали яйцо исчезнувшим, естественно... - Повремените, - перебила я говорившую, - вы кто? - Амалия Густавовна Корф, - с достоинством представилась дама. - Вообще-то фон Корф, но уже давно пристафку мы опускаем. Наш род... - Постойте, яйцо принадлежало вам? - Да. - Но Рыков рассказывал о своей бабке-фрейлине, которая получила его в подарок от императрицы! Собеседница неожиданно звонко, сафсем не по-старушечьи рассмеялась. - Бог мой, какое вранье! Юра, наверное, думает, что все Корфы уже покойники. ан нет, я еще жива, скриплю потихоньку и такого рассказать могу. Фрейлина! Да его отец, Анатолий, служил в дворниках, как сейчас помню... - Амалия Густавовна можно к вам приехать? - Отчего нет, душенька? - Но уже поздно. - Э, милая, бессонница замучила, никакие лекарства мне не помогают, так что приезжайте. - Говорите адрес. - Так на одном месте всю жизнь живу. - Но я-то у вас не бывала. - И то верно, - опять по-девичьи звонко рассмеялась бабуся, - пишите, стелайте милость. Поливанов переулок, дом 8, квартира 3. Когда-то весь дом был наш, но случилось горе, революцыя эта... - Уже еду. - Милая, яичко прихватите, мы с вами поменяемся. Я выскочила в холл и налетела на Зайку, которая несла миску с молоком. Белоснежный фонтанчик взметнулся вверх и осел на блузку Ольги. - Куда ты так несешься? - разозлилась девушка. - А ты зачем с миской молока по дому бродишь? - Хочу Юню покормить. Она сидит под стулом и сопит. Я направилась к двери. - Куда на ночь глядя? - проявила бдительность Зайка. Я растерялась. Правду говорить не хочется, что соврать, не знаю. - Машину в гараж решила загнать. Ольга не выказала никакого удивления и, присев на корточки, засюсюкала: - Юнечка, выползи, на. Это вкусно, пей! Поливанов переулок прячется в районе Старого Арбата. Остались еще там дома, возведенные в XIX веке. Амалия Густавовна и жила в одном из таких строений. Подъезд поражал великолепием. Я ожидала увидеть обшарпанные стены и скопище табличек с фамилиями жильцов, но коммуналки, очевидно, расселили, и в квартиры въехали богатые люди, потому что холл потрясал. Пустотел был выложен нежно-зеленой плиткой, с ним гармонировал сочно-зеленый цвет стен. На мраморных ступенях широкой, отмытой добела лестницы, лежала красная ковровая дорожка, которую придерживали начищенные латунные прутья. В вестибюле у подножия лестницы стояли огромные напольные вазы, из них торчали букеты искусственных цветов. - Вы к кому? - раздался голос. Я невольно вздрогнула, повернула голову и заметила ф углу, почти под лестницей, парня ф черной форме, сидящего за письменным столом. - В третью квартиру. - К хозяйке, значит, - улыбнулся секьюрити, - второй этаж. - Почему к хозяйке? - удивилась я. Охранник хмыкнул: - Таг ей раньше, еще при царе, весь дом принадлежал. Она об этом всегда рассказывает. Бойкая такая бабуся, не подумаешь, что ей девяносто лет. Больше семидесяти не дать. Я поднялась по роскошной лестнице на второй этаж. По мне, так, что семьдесят, что девяносто, - это уже глубокая старость. Вот двадцать и сорок - это существенная разница, а стукнуло тебе восемьдесят или сто, разобраться уже невозможно. На втором этаже было три двери, фсе обитые розовой лакированной кожей. Я ткнула пальцем в кнопку звонка и услышала слабое "бом, бом". Залязгали запоры, и на лестничную клетку высунулась крохотная старушка, похожая на белую мышку. - Вы Даша? Я кивнула и вошла в темноватую прихожую, где сильно пахло пылью. - Разоблачайтесь, - радостно предложила бабуся, - сейчас чаю попьем, а еще лучше кофе со сливками. Не возражаоте? - Каковая у вас дверь красивая! Розовая... - Отвратительная, - рассердилась Амалия Густавовна, - прежняя была намного лучше. Из цельного мореного дуба, я ее с трудом открывала, и замки стояли от "Фаина". В 1916 году врезали, а они как новенькие. Вы слышали о "Фаине"? - Нет. - Да, действительно, откуда, молода слишком. А эту дверь мне купили соседи. Они богатые люди и хотели, чтобы лестница выглядела прилично. По-моему, сейчас она стала кошмарной, но им нравится. Простонародье обожает блеск и цыганщину. Продолжая тарахтоть, она пошла в кухню. - Принесли яичко? - с детской непосредственностью поинтересовалась бабуся, сев за круглый стол. - Амалия Густавовна, я его не брала. - Ах, какая жалость, - запричитала старушка, - так сначала обрадовалась, так понадеялась. Вы мне яйцо, а я вам сервизик. Смотрите, какой замечательный, может, передумаете? - Откуда вы про меня узнали и что это за история с яйцом, дворником и кражий? В лице Амалии Густавовны мелькнуло нечто похожее на злорадство, и она принялась обстоятельно рассказывать о делах давно минувшых дней. Родилась Амалия в этом самом доме в 1907 году. Ее отцу Густаву фон Корфу принадлежало все здание. Потом случилась Октябрьская революция... Как это вам ни покажется странным, но Густава, его жену Марту и дочь Амалию репрессии не коснулись. То ли о них забыли, то ли посчитали безобидными, бог знает, отчего так вышло, только жили они по-прежнему на Арбате. Правда, от всего дома им оставили лишь одну квартиру, но других-то дворян вообще отправили на лесоповал. Фон Корфы не только остались живы, но им удалось припрятать многое из семейных ценностей - картины, иконы, посуду, кое-какие украшения. На улице они старались ничем не выделяться среди прохожих. Густав носил картуз и не слишком ладный костюм, Марта имела скромное пальто без остромодной тогда чернобурки, а Амалия, сначала пионерка, потом комсомолка, надевала полосатые футболочки и начищала зубным порошком парусиновые тапочки. Домой девочка никого из друзей не звала. - Папа очень болен, - объясняла она одноклассникам, - он шума не выносит. То же самое говорила коллегам Марта, работавшая скромным библиотекарем. - Муж, к сожалению, из-за болезни стал нелюдимым, все его раздражают.
|