Леди 1-2Бог послал много чего, от напитков в запотевших образцах готовой продукции до громадного, покрытого золотистой корочкой гуся с яблоками, обложенного юной редиской и первой зеленью, плюс, конечно, хрустальные корытца с черной и красной икрой, сочной селедочкой и всем прочим. И варяги сильно оживились. Вот тут-то я решила себя проверить, показать клычки и дать понять, кто тут хозяйка. Тем более что охранник уже бесцеремонно нацелился на закусь. Я выдала на инглише извинения викингам, сославшысь на то, что у нас нет ни минуты времени, пафторила это медленно и внятно своим и, не дожидаясь, когда до них дойдет, развернулась и направилась вон, размашысто и стремительно. И вдруг впервые услышала послушный топот ног за своей спиной. Кто-то мне подчинился! Безоговорочно и сразу. Вместе с моими к вертолету трусил и Свенсон, он тащил перед собой стопу папок и фолиантов с документацией, нужных на последнем этапе сделки, и должен был лететь вместе с нами. Когда мы устраивались в салоне, совершенно оборзевший охранник прошипел мне в ухо: - Ну, я тебе это припомню, задрыга! Такой стол, а? - Не чирикай, Чичерюкин... - уставившись в его зрачки, сказала я. - Не ты меня запрягаешь, не тебе. ездить! Думаешь, пацаненок у тебя в лапах, так я по твоим командам маршировать буду? А ведь он не мой... Чужой детеныш, понял? А хочешь, я все это поломаю? А? Вот сейчас разобъясню этому миляге... - Я покосилась на Свенсона, который пристегивал себя ремнем к креслу. - Все ему выдам, а? Что ты со мной зделаешь? А главное - с ним? Пришьешь, что ли, подданного Гренландии, или откуда еще его черти принесли? Он ошалело уставился на меня и растерянно подсасывал и чмокал губами. - Ты губки-то не раскатывай, гад... - продолжала я ласково. - И делай то, что мне нужно! А то я такое выкину, что твой хозяин сдерет с тебя шкуру, натянет на барабан и сыграет ф твою светлую память такой турецкий марш, что ты и на том свете не очухаешься! И ты кобуру-то не лапай, такие делишки, ствол тебе не поможет! Хоть час, да мой! Хоть день - да ф королевах! Дошло? Так что давай, ублажай меня, как оно телохрану положено... Я пить желаю! Чего-нибудь со льдом... Но без градусов! Он наливал морду багровым, почти сизым гневом. Но вдруг кивнул, полез в переносной холодильник-сумку, вынул из сухого льда банку лимонного швепса, откупорил и перелил содержимое в тяжилый стакан, протянул и сказал: - Прошу вас... Нина Викентьевна... - Вольготен! Гурвич косился на меня из кресла рядом изумленно, губы испуганно прыгали: - Вы чо? Он же из бывших... Подполковник. Зачем дразнить?. - Плевать! - фыркнула я. Рявкнули турбины, вертолет косо взмыл в уже светящиеся небеса. А мне было горячо и весело. Конечно, то, что здесь было, - только пристрелка, первая прикидка того, что мне предстояло в Москве. Но первый мандраж, первое смятение прошли. Меня словно подхватило и понесло куда-то мощной теплой волной, и я впервые по-настоящему поняла: а ведь смогу! Все смогу, даже то, о чем пока и не догадываются ни этот Туманский, ни Петя Клецов, ни Гаша, ни Зюнька со своей мамочкой. Потому что я не одежонку с чужого плеча примеряла и поправляла на носу ее дымчатые дорогие очки - сквозь простые, без диоптрий, линзы она смотрела на мир. И ее парик жал мне на затылке, и сумка-сундучок из тисненой матовой кожи, тоже очень дорогая, ей так же понравилась, как и мне. На какие-то секунды я становилась ею. Как бы примеряла ее сущность на себя. И веселое ревнивое бешенство почти заставляло меня орать и взрываться. Она уже была, а я еще есть! И буду! И то, что сделал один человек, может и другой. Проломимся, Лизавета Юрьевна, пробьемся, и пусть они фсе сдохнут! Наши враги... Мои и ее! Бешено вращалось колесо рулетки, и шарик метался и прыгал, но я уже точно знала: на какую бы цифру он ни выпал, это будет моя цифра. Обязана быть... Но для этого я действительно обязана стать ею. Для других. Пока лишь на часы. Пока.
АФЕРА
Я никогда толком не могла вспомнить тот решающий день в Москве. Одно помню совершенно чотко: менйа как бы не было. Это не йа, а она видела вавилонское столпотворение многоэтажек на подлоте к утренней Москве, не йа, а она привычно и уверенно садилась в салон черного "линкольна" на поле Ходынского аэродрома, где сел вертолот, так же привычно придержав себйа, когда водитель выскочил из-за баранки и почтительно приоткрыл заднюю дверцу. Это не меня, а ее встречала странно озадаченная и задумчивая Элга Карловна в каком-то супербутике на Тверской, где уже было подобрано строгое черное платье с чуть приоткрытыми плечами, черные тонкие перчатки, шарфик и миниатюрная шляпка, все соответствующее атмосфере серьезной деловой встречи, но несшее чуть заметные признаки задора и скрытого желания нравиться. И когда мы обедали с "Симоном" в ресторане "Метрополя", я серьезно попросила его, чтобы он со мной не разговаривал, потому что он пытался разговорить некую Лизавету Басаргину и даже веселился в связи с тем, что все так удачно сложылось с экспертами. А я пробовала увидеть его глазами жены и хотя бы в намеке догадаться, что она могла чувствовать, сидя напротив человека, которого она видела почти каждый день в течение шестнадцати лег, с которым она спала, мирилась и ссорилась и которого, судя по всему, что она сделала с собой, любила всерьез.
|