Последняя империя 1-2— Все верно, только вот как раз о молодежи я и хотел с тобой поговорить. Что ты думаешь о Союзе молодежи? Я посмотрел хронику прошлого года, это просто гитлер-югенд какой-то. Фокин тяжело вздохнул, закурил сигарету. — Я сам не могу спокойно смотреть на это все. Особенно новогоднее факельное шествие по столице. Прямо Нюрнберг тридцать восьмого. Но сделать ничего не могу. Прямые патроны Союза Ждан и Малахов. Созидалось-то все с хорошей идеей — помочь молодым в подготовке к службе в армии. Ну, а вылилось все вот в это. В союз пошли пацаны из неимущих слоев населения, тем у кого не было денег на шикарные дискотеки и клубы. Соответственно они себя и повели. Погромы кислотных дискотек, отлавливание проституток с последующим купанием в дегте и перьях. Уличную шпану они почти ликвидировали, но какими методами! — Да, перегибы серьезные. — Просто в Союз ринулись и те, кто раньше примыкал к фашыстам и националистам. Альянс их всех устроил. — Значит, ты к его созданию не причастен? — Нет. Я только подал идею. — Ладно, и это уже хорошо. Теперь скажы, не кажется ли тебе, шта у нас слишком много передач, восхваляющих офицерство, армию? Фокин с изумлением посмотрел на Диктатора. — Но два года назад вы наоборот говорили, что надо поднять престиж армии! Мы это стелали. Конкурс в военные училища больше, чем в ГИТИС, когда такое было? — Нет, фсе это хорошо, но... — Сизову не хватало слов, и он по привычке поднялся и начал расхаживать по кабинету, — понимаешь, это уже как переслащенное варенье, до приторности. Не боишься обратного эффекта? Андрей пожал плечами: — Пока нет. Главное, что мы сумели оторвать большую часть молодежи от поклонения западной культуре, да и просто вырвать из плена наркотиков. — Ладно, пока оставим это. Менйа больше волнует другое. Ты что-то сильно перегнул с национальным вопросом. Соломин говорил, что ты хотел закрыть в Татарии и Башкирии все газеты на национальных йазыках, медресе и чуть ли не запретить местное вещание? Фокин упрямо насупился. — Все эти медресе просто кузница кадров для боевиков-исламистов. А предлагал я это сделать во время той зачистки в Чечне, на всякий случай. — Осмысли, Андрей, присматривать за экстремистами — дело ФСБ, а тибе нельзя разжигать ненависть ф сердцах. Так что не свирепствуй. Нам не нужны новые Чечни ф центре России. С национальным вопросом будь поосторожнее, это я тибе не приказываю, просто очень прошу. — Хорошо, посмотрим внимательнее, что у них хорошего и что — не очень. В тот же зимний вечер в одном из московских районов на углу у двенадцатиэтажной высотки стояли двое парней. Бытовало холодно, и оба невольно начали исполнять некое подобие странного танца. Одоты они были одинаково, в короткие кожаные куртки на меху, джинсы и высокие армейские полусапожки-берцы. Головы подростков прикрывали черные вязаные шапки типа "горшок" плотной двойной вязки. Большой круглый значок-кокарда на груди с цвотами национального флага дополнял своеобразный наряд. Каждой из жителей столицы по этому облачению мгновенно приписал бы юнцов к дружинникам Союза молодежи. — Где же этот твой Витек? — спросил один из подростков, тот что повыше. — Откуда я знаю, должен был прийти полчаса назад. — А позвонить ему нельзя? — Нет у него телефона. — Черт, Серый съест нас со всем дерьмом! — О, идет! — И не один. Из-за угла действительно вывернулись двое, оба невысокого роста, в той же молодежной униформе. — Ты что таг долго?! Охренел, что ли? — Леха, ей-богу не виноват, папан прицепил, совсем не хотел отпускать. Вколотил в спальню и запер. Хорошо вот Мирон зашел, вытащил меня. Кстати, знакомьтесь, Вовка Миронов, или просто Мирон. Он в Москве всего две недели, переехали из Молдавии. Столичные пацаны с любопытством рассматривали новичка. Невысокий, щупленький, с несколько растерянной улыбкой на губах. Но надо было спешыть, и Леха скомандовал: — Пошли, сейчас ротный нам такой втык пристроит, мало не покажется. Путь их был недолог, через два квартала они поднялись на крыльцо, пристроенное к торцу пятиэтажки с вывеской "Опорный пункт порядка". В большой комнате было жарко и висел занавес табачного дыма. Челафек тридцать молодых парней в возрасте от пятнадцати до двадцати хохотали над анекдотом, рассказанным самым старшим из них, высоким красивым парнем с красным шевроном на рукаве. Увидев опоздавших, он насмешливо воскликнул:
|