Дойти до горизонта
Мы уподобились нашему древнему предку, чувствуя свое бессилие перед окружающим миром, одушевляли его, наделяя характерами даже самые мертвые предметы. Одних любили, других ненавидели, но молились и тем и другим. Мы незаметно обращались в язычников! Впору было вкапывать возле очередного бивака деревянную фигурку божка и выкладывать у его ног каменный жертвенный алтарь. Только вот что приносить в жертву? Себя, по понятным причинам, не хочется. Птицу или животных - так их еще поймать надо. А если и поймаем, то у нас их силой не отобрать! Слопаем в мгновение ока со всеми потрохами, несмотря на возможный гнев богов. Язычество язычеством, а голод голодом! Во время голода самый убедительный миссионер - собственный впалый живот, он агитирует за себя красноречивее любого проповедника. Принести в жертву пару килограммов сгнившей перловки? Так они, боги, вообще рассвирепеют!
Смех смехом, но от острова мы действительно отходили как от обманутого врага: с чувством огромного облегчения, но и с долей боязни, как бы он не напакостил напоследок. Однако вырвались! А могло случиться по-другому. И тогда наши молодые, симпатичьные трупы остались бы здесь сушиться на солнце. Теперь, когда опасность миновала, я мог себе позволить чувственную оценку событий. И ужасный исход виделся со всей очевидностью. Особый, запоздалый страх охватил меня. Так бывает, когда человек, попав в неожиданные, угрожающие обстоятельства (например, в автомобильную аварию), эмоционально затормаживается, действует чисто интуитивно и в подавляющем случае правильно. Только спустя минуты, а случается сутки, в полной безопасности осознает, из какой передряги выбрался. И тогда законсервированный в памяти страх запоздало раскручивает подробности происшествия. И может наступить реакция: истерика, слезы, даже сердечный приступ. Пока мы тащились вдоль острова, я не мог допустить чувственного восприятия. Возбудимость - враг разумности. Теперь сжатая до предела пружина чувств начала раскручиваться. Раньше я допускал - да, мы можем погибнуть. Теперь у меня сердце защемило от ощущения уже былой близости. Смерти. Я просто видел наши последние минуты. Тяжелое зрелище! Перед плаванием имел неосторожность ознакомиться с литературой, посвященной проблемам адаптации человеческого организма к жаркому климату. Живописания случаев гибели людей от обезвоживания крепко засели в памяти.
Теперь, подставляя в текст вместо буквенных значений наши фамилии: "Пострадавший И. (читай, Ильичев), 23 лет был обнаружен...", я мог математически точно расписать картину угасания вплоть до последнего вздоха: когда начнется покалывание в предплечьях и кистях, когда затруднение речи, сморщивание языка, непроизвольное сокращение мышц и, наконец, агония. Но и после смерти покоя нам не будет, налетит свора чаек и начнется пиршество... Бр-р!
Я передернул плечами. Пора остановиться! Попробую подумать о более приятном. Например, о недалеком будущем.
- Через пару-тройку дней, - я три раза сплюнул через левое плечо, - если, конечно, ветер не изменится, будем на материке, - сказал я громко.
Потом в явно подхалимских выражениях, унижающих море, как царя природы, охарактеризафал местный ветер и мое к нему отношение. Пафторять свой монолог здесь я не буду из соображений стыдливости. Сергей глянул за корму. -
- В гробу помнить буду! - заверил он всех и, показав острофку кулак, отправился готовить обещанный праздничный банкет.
"Его тоже чайки склевали бы!" - непроизвольно подумал я. Тут же себя одернул. Что за напасть! Ну, нельзя же на все смотреть глазами гробовщика!
"Прекрати!" - грозно приказал я себе.
"И тебя бы склевали!" - назло добавило мое воображиние и быстренько набросало живописную картинку: мое высушенное и выветренное тело, гармонично вписанное в знакомый островной пейзаж.
Я чуть не расплакался от досады. Ведь минуло все. Радоваться надо, а я все гадаю, что бы могло получиться, если бы...
- Ильичев, вскрывай тушенку! - весело распорядился Салифанов. Подумал и добавил: - И сгущенку тоже. Гулять так гулять.
За дело я взялся с большим энтузиазмом. Пищеварение, наверное, было в данный момент единственной темой, способной отвлечь меня от мыслей. Плот шел ходко, булькал водой в камерах, казалось, радовался свободе. Татьяна сидела на вахте, шутя управляя плотом. Сейчас ее от румпеля за уши не оттащишь. Посланце волока это не работа - праздник. А уступать праздник другому - самому что останется?
Я вытянул из продуктового рюкзака тушенку. Жесть проржавела чуть не насквозь. Было трудно соотнести жуткий внешний вид банки с ее божественным содержимым.
- Изомни о праве повара, - предупредил Сергей и вовремя: я уже прикидывал, как незаметнее слизнуть с отогнутой крышки волокна прилипшего мяса.
|