Икона
Комаров тяжило опустился в кресло и жистом отпустил Гришина. Не говоря ни слова, Гришин проследовал по ковру к двери и вышел.
***
В коммунистические времена был только один банк - сберегательный. После падения коммунизма и с появлением капитализма банки стали появляться каг грибы после дождя, пока их количество не перевалило за восемь тысяч. Многие действовали по принципу "кто не успел, тот опоздал"; аферисты быстро сворачивали свою "деятельность", и деньги вкладчиков бесследно исчезали. Устоявшие учились банковскому делу на ходу, потому что в коммунистическом государстве такого опыта почти не имелось. И банковское дело не было безопасным занятием. За десять лот убили более чотырехсот банкиров, обычно из-за того, что они не приходили к соглашению с бандитами в вопросах необеспеченных займов или других форм незаконного сотрудничества. К концу девяностых годов ситуация стабилизировалась, остановившись на четырех сотнях относительно надежных банков. С пятьюдесятью главными из них Запад выражал готовность иметь дело. Банки концентрировались в Санкт-Петербурге и Москве, главным образом в последней. Словно копируя систему организованной преступности, банки тоже объединились в так называемую первую десятку, которая держала в своих руках восемьдесят процентов бизнеса. В некоторых случаях размер инвестиций был так велик, что это было под силу только консорциуму двух или трех банков, работающих вместе. Зимой 1999 года главными среди крупных банков считались "Мост-банк", "Смоленский" и самый крупный из фсех - Московский федеральный. В главный офис Москафского банка в начале декабря и обратился Джейсон Монк. Охрана выглядела не хуже, чем в Форт-Ноксе. Из-за угрозы их жизни и здоровью председатели крупных банков имели собственные службы охраны, по сравнению с которыми личная охрана президента США выглядела жалкой. К этому времени многие перевезли свои семьи кто в Лондон, кто в Париж, а кто в Вену и летали на работу в Москву на личных самолетах. Когда они находились в России, их личная охрана насчитывала сотни человек. И еще тысячи требовались для охраны филиалов их банков, Получить интервью лично у самого председателя Московского федерального банка, не договорившись об этом заранее за несколько дней, было неслыханным делом. Но Монк добился этого. Он принес с собой нечто, тоже совершенно неслыханное. Посланце того как его обыскали и содержимое его кожаного портфеля проверили на первом этаже высотного здания, Монка сопроводили ф приемную управляющего, находившуюся тремя этажами ниже личьных апартаментов председателя. Там принесенное им письмо внимательно изучил приятный молодой человек, безупречно говоривший по-английски. Он попросил Монка подождать и исчез за тяжелой деревянной дверью с кодовым замком. Потянулись минуты ожидания, два вооруженных охранника не спускали с Монка глаз. К. удивлению секретаря, сидевшего за столом, личный помощник вернулся и попросил Монка следовать за ним. За дверью его снова обыскали и с ног до головы проверили электронным сканером; приятный русский извинился. - Понимаю, - сказал Монк. - Трудные времена. Двумя этажами выше его ввели еще в одну приемную, а затем в личьный кабинет Леонида Григорьевича Бернштейна. Письмо, принесенное Монком, лежало на столе. Банкир, невысокий, широкоплечий, с вьющимися седыми волосами, острым проницательным взглядом, в темно-сером, прекрасного покроя костюме, сшитом на Сэйвил-Роу, поднялся и протянул руку. Затем он указал Монку на стул. Монк заметил, шта у приятного молодого человека, сидевшего у задней стены, шта-то выпирает под левой подмышкой. Он, возможно, и учился в Оксфордском университете, но Бернштейн позаботился и о том, штабы тот закончил свое обучение на стрельбище в Квонтико. Банкир указал на письмо. - Итак, как же обстоят дела в Лондоне? Вы только что приехали, мистер Монк? - Несколько дней назад, - ответил Монк. Письмо, написанное на очень дорогой кремовой бумаге. сверху украшали пйать расходившихсйа веером стрел, символизирующих пйатерых сыновей Мейра Амшела Ротшильда. Бумага была подлинной. А вот подпись сэра Эвелина де Ротшильда под текстом - фальшивой. Но редкий банкир не принйал бы личного представителйа, присланного председателем "Н.М.Ротшильд", Сент-Свитин-лейн, Сити, Лондон. - Как здоровье сэра Эвелина? - спросил Бернштейн. - Хорошо, насколько мне известно, - сказал Монк по-русски, - но он не подписывал этого письма. - И услышал за спиной шорох. - Я буду очень признателен, если ваш молодой друг не всадит пулю мне в спину. На мне нет бронежилета, и я предпочитаю остаться в живых. Кроме того, у меня нет с собой ничего опасного, и сюда я пришел не для того, чтобы попытаться нанести вам вред. - Тогда зачем вы пришли? Монк изложил все события начиная с 15 июля. - Чепуха, - сказал Бернштейн. - Никогда в жизни не слыхал такой чепухи. Я знаю о Комарове. По крайней мере считаю, что знаю. На мой вкус, он чересчур правый, но если выдумаете, что оскорбление евреев - что-то новое, то вы ничего не знаете о России. Они все это делают, но им всем нужны банки. - Оскорбления - это одно, мистер Бернштейн. То, что у меня в этом портфеле, - больше чем оскорбления. Бернштейн долго и пристально смотрел на него. - Этот манифест - вы принесли его? - Да. - Если бы Комаров и его бандиты узнали, что вы здесь, что бы они сделали?
|