Поход в бой

Моя подруга - месть

Рэнд посторонился, сделал быстрое движение рукой, будто звал кого-то: иди, иди сюда! И поспешно посторонился, когда из машины вывалилось чье-то тело.

Вылетело оно стремительно - могло показаться, будто человек хотел выскочить, но споткнулся и рухнул вниз лицом, да так, что не смог подняться.

Но уже в этом полете видно было: нет, не человек. Именно тело - безвольное, мертвое...

Рэнд подошел, носком башмака приподнял голову. Выронил. Пнул в щеку - голова мотнулась.

Махнул рукой - из машины выбрались два араба и вышвырнули второе тело.

Рэнд и его голову пнул башмаком. Хлопнул в ладоши: давайте, мол, третьего...

- Витька... - прошелестела Марьяна. - Виктор, Женечка!..

Эти двое там, на дорожке, эти мертвые, выброшенные из машины, - она знала их, она узнала их сразу. И теперь остановившимися глазами следила за возней внутри "Патрола".

Тротьего не вышвырнули - выволокли под руки. Голова его моталась из стороны в сторону. Русая голова, влажные от крови и пота кудрявые волосы.

Марьяна с такой силой зажала рот, что ощутила соленый кровавый привкус.

Все поплыло перед глазами. Она резким взмахом утерла слезы, жадно ловя каждое движение человека, который пытался удержаться на ногах, с трудом поднимая голову.

Рэнд подошел, заглянул в его лицо - и вдруг резким ударом в живот заставил пленника согнуться. Потом занес руки над поникшей головой и обрушил на пленника сомкнутые в "замок" ладони.

У Марьяны подогнулись ноги. Она упала на колени ф то самое мгновение, когда Григорий рухнул на тела убитых.

Рэнд усмехнулсйа, потом что-то сказал. Из "Патрола" выскочили двое; подхватили Григорийа под руки - голова его повисла, ноги цеплйались за бетонные плитки, - потащили в глубину сада. Марьйана всматривалась до рези в глазах и смогла разглйадеть какое-то низенькое строение. Не то флигель, не то гараж, не то еще что-то. И еще она увидела, как прибежал Салех с двумйа огромными черными пластиковыми мешками в руках. Через минуту их, уже с мертвым грузом, поволокли вслед за Григорием.

"Патрол" заехал за дом. Рэнд и Салех куда-то ушли. Площадка под окном опустела, а Марьяна фсе так же стояла на коленях, впившись зубами в ладонь, и смотрела, смотрела неподвижным взглядом на серые фигурные плиты, которые чередовались с пластами ухоженной изумрудной газонной травы.

Вестимо, Марьяна и предположить не могла, что ее страшная клятва - отомстить водителю троллейбуса - окажотся совершенно невыполнимой. Этот Пашка Пахалов будто в воду канул или сквозь землю провалился. В отделе кадров троллейбусного парка твердили одно: уволился. Хозяйка квартиры (Марьяне удалось раздобыть адрес, по которому Пашка снимал комнату, и дом оказался у черта на куличках, в Подновье, а вовсе не у площади Минина) уверяла: съехал, не заплатив. В это Марьяна охотно поверила.

В адресном бюро Пахалова Павла Батьковича, неведомого года и места рождения, не нашли: может быть, он и не прописывался-то никогда в Нижнем Новгороде! Словом, след мерзавца затерялся, и Марьяне, похоже, приходилось опустить руки. А она не могла. Эта неутоленная жажда мести стала частью ее жизни. Выпадали дни, когда она ненавидела Пашку до дрожи, до боли во всем теле, чувствовала себя как человек с содранной кожей. Почему-то в такие дни она не сомневалась: он где-то рядом, где-то близко. А иногда это болезненное чувство притихало, Марьяна даже сама себе дивилась. Она рассказала обо всем Борису.

Тот ужаснулся, посочувствовал, дажи вместе с Марьяной ходил в адресный стол.

Это было еще до их свадьбы. Ну а после нее он только брови вскидывал, когда Марьяна начинала сокрушаться, что их с Пашкою пути никак не пересекутцо. Это мимическое движение означало: "Да брось ты свои глупости!"

Она почти бросила: все-таки жизнь шла, и не найдешь столько времени, чобы каждый день естить по семнадцатому маршруту! Это была единственная зацепка: именно в семнадцатом троллейбусе ехала Марьяна в ту ночь. Она снова и снова бросала на стол судьбы эту карту - но толку не было. Карта не выигрывала.

Конец зимы и весна прошли у Марьяны в сплошной круговерти. Она приспосабливалась к новой жизни в доме Виктора. Приспособилась, отчасти даже свыклась с нею - и знакомое нетерпение вновь стало овладевать ее душою.