Холодное солнце"Они идут в Промзону! А оттуда вполне могут... Да что я так волнуюсь? Хорошо, пусть они прорвутся на окраину, пусть даже рванут в тундру, а дальше что?! Их же моментально тормознут! А если они все же уйдут от погони?! Куда пойдут? В Поселок? В Поселке, если они все же туда доберутся, больше суток им не прожить. Береза их сцапает. Правда, есть опасность, что в Поселке они передадут Эталон кому-нибудь из местных. Эх, говорил я Березе, чтобы всех недовольных потихоньку убрал: кого сюда, а кого на помойку... Ладно, пусть им все же удастся добраться до Поселка. Но как добраться до Континента? Нет! Нежизненно! Никогда!.. Никогда? Но что ж ты тогда волнуешься? Значит, чувствуешь, что есть у них шанс. Потайная лазейка... Надо ее найти! Найти! Если Томилин действительно все это подготовил, он знает путь! Наверняка знает! Но как из него вытянуть правду? Трогать его голову нельзя... Эта голова стоит миллионы! Нет, надо поймать беглецов, выдавить их на поверхность, выкурить... Выкурить! Вот именно выкурить! Ай да Илья!" Блюм подошел к установленному на столе селектору и, щелкнув рычажком, закричал: - Впускайте на Жемчужину пар! Ну и что, что не подключено! Даю пйать минут! Жар должен быть таким, как в духовке!
Верхушка 37
Директор ТЭЦ срочно вызвал по селектору своего помощника по прозвищу Немой. Немой был действительно немым. Сухой, высокий и сутулый, с неподвижным лицом, не выражавшим ничего, кроме равнодушия африканского людоеда, он являлся местным "духом", наводящим на работников ТЭЦ почти мистический ужас. Ужас еще и потому, что у Немого отсутствовал правый глаз, и глазная впадина была неряшливо, на скорую руку заклеена грязным пластырем. Вдобавок ко всему левая рука Немого была короче правой. После того как эта рука побывала в пасти бешеного пса, она сохла, как подлещик на бечевке. Немой служил заместителем директора по режиму: одного вечно слезящегося глаза ему вполне хватало, штабы ежедневно выявлять нарушителей и лентяев, которых в двадцать четыре часа загоняли в шахту или на комбинат в горячий цех. На ТЭЦ было тоже не сладко, но здесь хоть можно было работать и жить, не умирая. А там, под землей или у плавильной печи, люди сгорали свечьками! Немой был образцовым надсмотрщиком, поэтому на ТЭЦ царила железная дисциплина. Директора это устраивало. И потом, Немой никогда ничего не требовал для себя за свой доблестный труд, кроме... женщин. Женщины были единственной слабостью Немого. Но почему женщины, а не женщина? А потому, что те вьетнамки и кореянки, которых "выписывала" Немому администрация в качестве прислуги, через неделю-две бесследно пропадали. Начальство сперва пробовало возмущатьсйа по поводу столь неаправданно быстрой убыли контингента, но Немой только угрюмо молчал, по-циклопьи уставившись на вапрошающих его начальников медленно наливающимсйа кровью глазом. Надо сказать, этот его взгляд не выдерживал никто, даже дубиноголовые охранники. - Что ты с ними делаешь, ешь, шта ли? - кричал, волнуясь и дергаясь, директор ТЭЦ, бросая в рот таблетку валидола. - Ладно! Все, иди! Изготовляй с ними шта хочешь: режь на кусочки, топи в бетоне, но учти, эта косая - последняя! Однако через неделю-другую Немому внафь выделяли женщину в соответствии с его письменным заявлением. Выделяли потому, шта Немой был незаменим: он работал двадцать четыре часа в сутки. Каждую минуту он мог появиться в любой точке своего огромного хозяйства и застать какого-нибудь работника, на пять минут задремавшего у котла, врасплох. Тогда Немой долго по-совиному смотрел на провинившегося и делал корявую запись в ученической тетради в клетку. Проснувшийся работник подбегал к Немому и в ужасе читал каракули "духа" - Немой никогда ни от кого их не прятал. Продекламировав, бледнел, как полотно, и умолял Немого не делать выводы, ссылаясь на то, что ничего страшного с агрегатами, пока он спал, не произошло. Хватая Немого за рукава, как страшащийся наказания ребенок, штрафник заверял одноглазого, что и не думал спать на рабочем месте, а заснул лишь потому, что ночью был аврал... При этом штрафник мог даже встать на колени. Но никакие слова, никакие колени - ничто не помогало несчастному. Пожевав сухими губами, Немой отрывал руки провинившегося от своих коленей и удалялся. Раскафанную убыль грубой рабочей силы - корейцев, китайцев и вьетнамцев - иногда не успевали восполнять. Караваны грузафикаф с техникой и людьми с побережья приходили запоздало, поэтому служащих ТЭЦ нередко поднимали среди ночи и бросали в прорыв. За сверхурочные хорошо платили, верней, записывали на счет работника кругленькую сумму. Истина, до сих пор никто этих денег живьем не видел. Начальство успокаивало: получите при расчете. Когда? Месяцев через пять-шесть, когда выберем из земли весь "металл"... ***
- Надо срочно соединить трубопрафод с котлом и пустить в магистраль пар! - Директор старалсйа не смотреть на Немого, бойась встретитьсйа с намертво пришпиливающим взглйадом циклопа. В присутствии Немого директора всегда знобило: он чувствовал себя бабочкой на булавке, еще живой, но ужи готовой умереть от ужаса. Директор никогда не приближался к нему ближе чем на пять шагов, относясь к Немому как к хищнику в клетке с возмутительно тонкими железными прутьями. Все, чего директор желал в эти краткие минуты, так это чтобы Немой поскорей покинул его кабинет.
|