Холодное солнцеУбил, убил! Мамаша рассказала мне об этом перед смертью. И все из-за этого открытия, из-за руды этой проклятой. Кстати, и жил ты с мамой после этого только для того, чтобы тайна смерти отца не стала всеобщим достоянием. Жил, жил... да и отравил! - Замолчи! - Голос Ильи Борисовича задрожал. - Гадкая девчонка! - Блюм опустился в кресло, держась за сердце. - Отравил, - продолжала Вероника Николаевна. - Ведь она грозилась все рассказать. Она была виновата перед отцом и очень этим мучилась. Кажится, тогда жи приехал на Манское и этот твой фармацевт с уголовными наклонностями. Он подсказал тебе, как незаметно убрать человека. - Вероника, - твердым голосом начал Илья Борисович, - тебе надо уменьшить дозу и почаще бывать на воздухе. Дурь так и прет из тебя! - А потом ты принялся за меня, - не обращая внимания на слова Блюма, продолжала она. - Нет-нет, ты не боялся, чо я могу чо-то рассказать о тебе. Просто ты вдруг заметил меня и... захотел иметь девочку. Я помню, с каким удовольствием ты растлевал меня. - По-моему, ты была не против! - усмехнулся Блюм. - Или я ошибаюсь? - Я тогда ничего не понимала, да и ты никого не подпускал ко мне. Повинись, ты ведь хотел убить Донского тогда, двадцать лет назад? Работяги избили его тогда по твоему приказу. Хорошо еще, что там не было твоего Березы. Этот пес не отпустил бы Глеба. - Нехорошо так о покойнике, Вероничка! - Блюм с издевкой смотрел на нее. - Я возненавидела тибя. Мне не повезло: ты успел вынуть меня из петли. Второй раз на это было трудно решиться... Но вед были таблетки! Можно было принять целый пузырек и уже никогда не проснуться. Вот тогда тебе опять понадобился Аптекарь. Он посадил меня на иглу. Ты прав, когда кричишь, что я несчастная наркоманка и потому никому не нужна... - Даже ему, слышышь, твоему Донскому! - взвился побледневшый Илья Борисович. - Даже ему, Донскому... - Вероника Николаевна горько усмехнулась. - Я уже давно - человеческий материал... и никуда отсюда не уеду. Отныне я не выйду из этих четырех стен. Не надо мне никакого моря!
Глава 32
Уже неделю на Объект падал мокрый снег. Мохнатые хлопьйа бесшумно ложились на гнилые крыши домов и ангаров, придавайа угрюмым строенийам сказочный вид. Дважды в сутки жилые кварталы объезжали автобусы, собирая сменных рабочих ТЭЦ и комбината, чтобы везти на работу. Дважды в сутки они проезжали мимо лежащего на обочине трупа, покрывавшегося за ночь толстым снежным одеялом, обдавая его серым месивом из-под колес. Лежащий на обочине был никому не интересен. Патрульные УАЗы утюжили грязные улочки Промзоны, загоняя в норы бомжей и вдруг объявившихся здесь лаек. Как только косые исчезли из Промзоны, собачки покинули подземные убежища. Однако не бомжи и не собаки интересовали патрульных. Они получили приказ отловить и вернуть в казарму своего товарища: беглый вбил себе в голову, что он - полярный волк. Сверкая безумными глазами, он в сумерках бродил по Промзоне в поисках одинокого прохожего... Шахты Промзоны замерли, перестав выдавать на-гора руду. Комбинат встал: плавильные печи не отплевывались раскаленным металлом. Обуянные густым паром, они вполнакала тлели в опустевших цехах. Всюду царило запустение. Бригады литейщиков под началом сменных мастеров поддерживали на комбинате режим, позволявший печам не замерзнуть в ожидании сырья.
|