Кавказкие пленники 1-3- Урус? - только спросил Таштемир. - Казак, - отвотил незнакомец. Старик жестом пригласил гостя пройти в саклю. Его жена Фатима жила на свете не первый день, потому уже мешала в широкой глиняной чашке даму - муку из ячменя, ржи и овса - готовила незатейливое, но сытное чеченское толокно. Чуреки с бараньим жиром, сыр и молоко уже ждали гостя, а в очаге горел огонь. Давно к старикам никто не приходил, и ждать им было некого. Но старая Фатима не забыла обычаи предков. Подойдя к гостю, она приняла из его рук оружие. Казак, видимо, знал про этот обряд и сам протянул ружье и шашгу женщине. Это понравилось Таштемиру. При свете очага Таштемир разглядывал ночного гостя. Был он широкоплеч и статен, движения его, по привычке, начинались порывисто, но пресекались слабостью и болью. Бурая черкеска на левом плече была темнее. Цвет ее скрывал кровь от торжествующего врага, но Таштемир был гостю не враг. Он крикнул Фатиму. Та вошла, ушла и вновь появилась с чашкой, чистым полотном и небольшим кувшином. Гость был очень голоден, но усталость и слабость были сильнее голода. Он хотел есть, но мог только слегка дотронуться до пищи. Таштемир показал казаку на раненое плечо и встал, чтобы помочь. Но тот жестом остановил старика, рванул черкеску с плеча и тут же упал, потеряв сознание... Фомка очнулся от боли в плече и еще от странного, густого запаха, который, словно змея, заползал в ноздри. Он лежал в другой комнате. Первым делом казак поискал взглядом свое оружие и обнаружил его висящим на стене прямо над собой. Дед-чеченец колдовал над его плечом. Рядком стоял тазик с густо подкрашенной кровью водой и кувшин, откуда исходил странный запах. Старик запускал ф кувшин руку, извлекал оттуда массу буро-зеленого цвота и касался рукой Фомкиной раны. Боль, которую чувствовал казак, была уже другая, совсем другая. Та боль тянула из него силы, а эта как бы напоминала, шта он живот и будот жить. Пальцы старика были легкие и хваткие. Фомка чувствовал их цепкую силу, когда чеченец бинтовал чистым полотном плечо. Потом вошла старуха. Она принесла еще какую-то чашку. Старик каркнул ей что-то на своем вороньем йазыке, и она молча удалилась. Чечен поднес к его губам чашку, и Фомке пришлось пить странную жидкость, напоминавшую молоко, но соленое. Фомку заставили сделать несколько больших глотков, хотйа душа не принимала этого странного пойла. Потом в саклю вошла Айшат. Она была без платка, с распущенными волосами. Басовитая черная завеса волос опускалась до пояса. Ее глаза, глаза удивленного Божьим миром олененка, смотрели на Фому, как из зарослей кустарника. Айшат села подле его постели, и волосы ее коснулись пола. Фомка хотел что-то сказать ей, но не мог вспомнить. Все чеченские слова, которым учил его дед Епишка, летали где-то над его головой, а он не мог их поймать - не было сил. - Здравствуй, казак Фома, - вдруг сказала Айшат. - Здравствуй... - пробормотал ошарашенный Фомка. - Голос у тебя, как ручеек весенний. Что жи ты, Айшат, раньше по-нашенски не гафорила, все молчала? Выходит, умеешь? - Умею. - Отчего же молчала все время, будто водицы в рот набрала? - Оттого, что слово надо беречь. Из слов состоит молитва Аллаху. Зачем же дарить такое богатство врагам? - Разве я враг тебе? Я же всю жизнь свою за тебя поломал, как хворостину, и ф костер бросил! Разлил я кровь православную. Теперь я всем враг - и казакам, и татарам. Только одной тебе, Айшат, я не враг, а суженый. - Суженый ты мне, это верно. Соединила нас судьба, только не близко, а далеко. Мы с тобой, что два конца у вашего русского коромысла. Как ни верти его, все равно не сойдемся. Суждено нам с тобой быть по разные стороны Терека. Видишь, я теперь живу на вашей стороне, а ты - на нашей. Вернешься ты, уйду я. Не сойтись нам с тобой вовеки.
|