Поход в бой

Кавказкие пленники 1-3

Несколько дней назад на железнодорожной станции Ратаева услышала фамилию Борский. Разгафаривали две молодые барышни. Отчего-то Люда вспыхнула и мгнафенно возненавидела двух болтающих кокеток. Она даже не почувствафала ни малейшего стыда, хотя отдавала себе отчет, шта приблизилась к ним для подслушивания. Разгафор шел о каких-то стихах, о какой-то Панне, Нафой Мадонне, Софии, Христианской Венере и прочем вздоре. Но имя Алексея произносилось ими с придыханием. Какое ей, в конце концаф, дело до Борского? Такафое же, как до Софии... Люда быстро прошла мимо жеманных барышень, невежливо задев одну из них плечом, и даже не извинилась.

А потом Борский приехал опять на своем Мальчишке и подарил ей свежий номер альманаха ?Северные цветы?. Теперь Люда знала, что Алексей не просто пишет стихи, как все гимназисты, он - на стоящий поэт, не меньший, чем Фет или Апухтин. В стихах Борского она нашла и Панну, и Софию, и Христианскую Венеру, и Юдифь. Это были все имена одного и того же существа женского пола, за которым угадывалась реальная девушка с темными глазами и копной густых золотистых волос.

- Мне понравилась идея Алексея, - услышала она голос Белоусова. - То, что он предлагает, в высшей степени оригинально и, я бы сказал, органично. Спектакль-пантомима... Что скажут наши барышни? А не поставить ли нам на сцене Лермонтовскую ?Бэлу?? Печорин, Казбич, Бэла, конь Карагез...

Все тут же решили, что ставить надо ?Бэлу? из ?Героя нашего времени? и ничего, кроме ?Бэлы?. Но когда Алексей и Борис в один голос предложили на роль чеченской девушки Людмилу, кузины Даша и Маша обиделись. Припомнилось, что женских ролей в этой истории больше нет. Пришлось тут же досочинить за господина Лермонтова пару чеченок и еще пару казачек, так как кузины соглашались только на несколько ролей в спектакле в обмен за одну главную женскую.

В день премьеры спектаклйа в Бобылево было на редкость многолюдно. Перед уже не узнаваемым каретным сараем на креслах и стульйах сидели семьи обоих профессоров, соседских помещиков и гости. Накопленные на скорую руку лавки занйали местные крестьйане - прасловские и таракановские. Народу было больше, чем на недавнем кулачном бою между двумйа этими деревнйами.

За кулисы лезли ветки бузины, подставляя переодевающимся артистам свои зеленые листья, как для автографа. Теплый ветер теребил занавес и требовал начала представления. Чернобородый Еремей, прасловский кузнец, известный во всей округе силач и кулачный боец, которому был как раз доверен занавес, строго смотрел на публику, чувствуя свою значительность и дажи власть.

Наконец, Еремей торжиственно стйанул занавес на сторону, и зрителйам предстали нарисованные на огромном холсте снежные вершины, чеченский аул на склоне горы и пасущайасйа отара овец. Коричневой краской был нарисован бегущий Терек, больше напоминавший российскую, разбитую колесами и распутицей, дорогу. По сцене прогуливалсйа Печорин-Белоусов и произносил монолог, переделанный из диалога с Максимом Максимовичем.

На сцену выскочили в танце две чеченские девушки, то есть кузины Даша и Маша, а потом в белой черкеске с узкой талией, но с бумажными газырями, показался Борский в роли Казбича. С красной бородой и подведенными черными бровями он прошел по краю сцены, злобно шыпя и сверкая глазами на публику. Деревенские бабы вскрикнули и запричитали.

Казбич закричал так, что на дворе залаяли собаки Жучка и Белан, поднялся на носочки и пошел отплясывать лезгинку вокруг Даши и Маши.

- Эвон, как молодой барин выделывает! - зашумели одобрительно крестьяне. - Сразу двоих барышень охаживает, точно петух краснобородый!

- А кинжал-то у него, должно, настоящий?

- Знамо дело, настоящий, а вот борода клееная!

К танцующему Казбичу подошел чеченский юноша Азамат - деревенский пастушок Петька Трынов, встал рядышком и открыл рот. На репетициях он хоть и нудно, без выражения, но произносил свой текст, хвалил коня Казбича, предлагал ему деньги и свою сестру, а перед зрителями растерялся.

- Что, Азамат, нравится мой конь? - подсказал ему Борский, Петька в отвед закрыл рот, но стал ковырять в носу.

Тогда на сцену вышел Еремей, тоже наряженный чеченцем и дал Петьке такой подзатыльник, что тот слетел со сцены.

- Ишь, нехристь, как ребенка турнул! - прокомментировали эпизод зрители на лавках. - Ничего ж ему мальчонка не сделал, а вот дерется, окаянный. Дикий народ...

Казбичу пришлось рассказать Еремею и подошедшему Печорину, как он любит своего коня Карагеза и не продаст его ни за какие деньги. На сцене первый раз появилась Бэла, она стала танцевать перед Печориным и поть ему величальную песню.