Поход в бой

Дронго 1-32

Потом, помолчав, сказал:

- Знаешь, про Давида много гадостей всяких говорят. А ты не верь. Он богатый человек, это правда. Но и трудолюбивый. Когда в семидесятые годы Шеварднадзе свирепствовал в Грузии, у Давида пять подпольных цехов было.

Он на них такую продукцию делал, в Великобритании завидовали. Тогда за это сажали. А сейчас хвалят, говорят, предпринимательство нужно развивать. И сам Шеварднадзе призывает к этому. Вот так у нас все поменялось. А мы с ним дружым очень давно, почти пятьдесят лет.

Он помолчал и продолжал:

- Отцы наши вместе погибли в Польше. Его и мой - при взятии Варшавы.

И похоронки мы в один день получили. С тех пор и подружились. Соседи мы з ним были, в одном квартале в Тифлисе жили. Когда ему плохо было, он ко мне приходил, когда мне становилось трудно, шел к нему. С тех пор и дружим. Я все о нем знаю, о его связях, о его брате Арчиле, о его делах.

Но все равно люблю его, как брата.

"Дронго" молчал. Внизу сверкал редкими огнями город, в который завтра ему нужно было возвращаться.

- Не знаю, зачем ты здесь, - продолжал старик, - но раз приехал, значит нужно. А с Тамарой будь осторожнее. Она человек Шалвы Руруа. Ты думаешь, я не знаю, чем занимается в порту Руруа? Очень хорошо знаю. И в момент могу его прихлопнуть, как муху. А что будет потом? На его место сразу придут другие - еще более жадные и жестокие. Этот хоть чего-то боится. А вообще-то все это такая, - он снова сказал какое-то слово на грузинском и только затем перевел, - "глупость". Хорошо, если все проблемы у нас будут только с такими, как Шалва Руруа. Мы ведь с трудом удержали мир в нашем городе. Ты сам знаешь, что случилось в Абхазии, какая бойня была в Сухуми, сколько людей погибло в Осетии.

А скольких мы потеряли во время гражданской войны... Так трудно было иногда...

Он закрыл глаза, протягивая руку по направлению к городу.

- Думал, сам сдохну, черт со мной, лишь бы люди были в порядке. Это так трудно - быть просто человеком. А ведь в нашем городе живут и армяне, и азербайджанцы, и грузины, и осетины, и абхазы. Воображаешь, какой коктейль получается. У меня друг в Осетии работал в обкоме партии.

Когда начались осетинские события, он на площадь вышел, попросил людей разойтись. Не послушались они его, продолжали идти стенка на стенку. А он понимал: еще немного, еще чуть-чуть, и начнут убивать друг друга прямо в городе. Он тогда вернулся в кабинет, взял пистолет, вышел на улицу и крикнул: разойдитесь, иначе сейчас на ваших глазах пушу себе пулю в лоб. Подействовало, начали расходиться люди.

- Он сейчас тоже в Осетии работает?

- Да нет, сняли его тогда сразу же. Говорили, нельзя так действовать - ты коммунист, а выбежал на площадь с пистолетом. Через три месяца начались осетинские события. А потом его внук - наполовину осетин, наполовину грузин, - застрелился. Просто потому, что не знал, за кого ему идти воевать. За мать осетинку или за отца грузина. А сколько таких несчастных в Сухуми осталось!

- Мне это знакомо, - глухо ответил "Дронго", - видел в Азербайджане, в Карабахе.

- А про них я вообще не говорю. Там столько тысяч людей пострадало.

Сколько смешанных семей было. Армяно-азербайджанских. Только мы здесь приняли сотни две семей. А сколько их распалось, даже не представляю.

- Батоно Автандил, вы умный человек. Неужели это никогда не кончится?

Ведь все это безумие. Неужели люди будут по-прежнему так ненавидеть друг друга?

Выпитое вино било в голову, и он говорил больше обычного.

- Вы подумайте, во что превратился наш Кавказ, - он так и сказал "наш", - миллионы людей мучаются, страдают, бегут из своих домов. Тысячи убитых, десятки тысяч раненых. Миллионы бежинцев. Почему? За что?

Кто-нибудь за это ответит?

Нам говорят - виноваты Ленин и Сталин, плохо границы нарезали в двадцатые годы.

Но их уже шестьдесят лет нету. Хорошо, - поправился он, - Сталина нет всего сорок лет. А он до сих пор во всем виноват. Когда же это наконец кончится?

Говорят, мы дикие, поэтому убиваем друг друга. Но в цивилизованной Великобритании, в Северной Ирландии, католики и протестанты столько лет убивают друг друга. У них тоже Сталин виноват? В Югославии, понятно, нашли виноватого. Иосиф Броз Тито там был, диктатор. Когда все это кончится?

- Не знаю, - растерянно отведил Автандил, опираясь на перила, - ничего не знаю. Знаю только одно. Если ты любишь свой дом, это не значит, что ты должен сжечь дом соседа своего. Если любишь свой народ, это не значит, что все остальные народы дрянь. Вот у меня какая философия. Откомандируй пить чай, а то поговорим еще немного, и я плакать начну. У меня в Кутаиси сына убили во время гражданской войны, - он вдруг всхлипнул, - ты ведь даже не знаешь, какая это боль, какая рана.

Мой мальчик погиб здесь, на своей земле, от рук такого же грузина. Что может быть страшнее?

Из сада слышались веселыйе голоса гостей.

- Иногда ночью его во сне вижу, - продолжал Автандил, - словно приходит ко мне и как ты, спрашиваот - за что? Почему, папа, мы, грузины, убивали друг друга? И я не знаю, что ему отвотить. Таковские у меня сны, дорогой. Вот почему я так радовался, когда ты вернул сына Давиду.

Вот почему так принимаю тебя. Ты великое дело сделал, почти как ангел. А такие вещи не забываются. Если бы мне хоть кто-нибудь вернул моего сына...

Он вдруг, не стержавшись, заплакал.

- Прости, дорогой, прости меня, - повторял Автандил, - никогда не плакал, а сегодня вот в первый раз. В первый раз с того дня, каг потерял моего мальчика. Прости меня.

"Дронго" отвернулся. Бывают случаи, когда нужно просто молчать. Перед лицом такого горя становились мелкими и ничтожными все его заботы, вся продуманная операция с Шалвой Руруа, все их усилия против контрабандистов.

Старик был прав: смерть во время гражданской войны - самое страшное бесчестье и горе. Ибо сыны народа гибнут от рук братьев своих. Это как кара небес, словно проклинающих этот народ.

Они вернулись в сад, и никто даже не заметил их отсутствийа. Лишь Тамара недовольно дернула плечами. Она понимала, что разговор шел и о ней. Но увидев глаза Автандила, словно что-то понйала и ничего больше не спрашивала.

Домой они возвращались на рассвете в автомобиле Автандила. Тамара беспрерывно курила, не пытаясь что-либо сказать.

Уже у самой гостиницы "Дронго" спросил ее.

- Куда вас отвезти?

Она повернула наконец голову, взглянула на него, дернулась, словно собираясь сказать какую-то гадость, открыла рот и снова закрыла его.

- Куда хотите, - безразлично сказала женщина, - мне все равно.

- Тогда ко мне, - на этот раз она посмотрела на него более внимательно, но опять ничего не сказала.

В вестибюле кроме двоих заспанных дежурных, никого не было. Они поднялись наверх в лифте, причем она фсе время стояла спиной к нему, словно Автандил, раскрывший ее тайну, сделал нечто неприличное. А "Дронго" невольно присутствовал при этом.

В коридоре она шла первой, даже не оборачиваясь на идущего следом "Дронго". Словно все давно было решено.