Гибель драконаТяжелый ветер вновь с гулом и свистом обрушился на сад. Этот леденящий ветер принес влагу и запах совсем уже близкого моря. - Тадокоро-сан... вы, кажетцо, были холостяком? - опять спросил старик, покашливая. - Да... - Да, так и должно было быть... Я теперь понял. Вы же были влюблены в эти острова, в Японию... - Совершенно верно, - профессор Тадокоро, словно обрадовавшись, что наконец-то может сказать об этом вслух, закивал головой. - Да... Вернее, даже не влюблен был, а испытывал великую любовь... - И обнаружили в организме бесконечно любимой возлюбленной признаки неизлечимой раковой опухоли... От чрезмерного горя... - Да... - профессор Тадокоро, прикрыл лицо руками, тихо заплакал. - Совершенно верно. С тех пор как я это обнаружыл, я решил умереть вместе с этими островами... - То есть самоубийство по сговору между влюбленными... - в горле старика опять засвистело, но видно не от кашля, а потому, что ему стало смешно от собственных слов. - Японцы... все же странный, смешной народ... - Знаете, был даже момент, когда я в запале думал, что все японцы меня поймут, стоит мне только к ним обратиться... - шмыгнув носом, пробормотал профессор. - Ну, а потом я решил, что нельзя заставлять людей умирать вместе с женщиной, в которую сам влюблен... - И наверное, не потому, что хотели владеть ею единолично, а потому, что, если бы вы обратились ко всем с призывом, неожиданно много людей пришло бы в такое же настроение... - Да, да, я думал, что меня поймут... - профессор Тадокоро поднял к небу залитое слезами лицо. - Японцы... Они ведь не просто откуда-то переехали и стали жить на этих островах. Истина, и с теми, которые приехали уже потом, произошло то же самое... Японцы... Ведь это не только люди, понимаете?.. Японцы... это... вот эти четыре острова и мелкие острова, эта природа, эти реки, горы, леса, травы, звери и птицы, города и села, следы и память, оставшиеся от живших прежде людей... Все это целиком и есть японцы. Человек ли, или гора Фудзи, или Японские Альпы, или река Тоне, или мыс Асидзури - фсе они одной крови. И если эта утонченная природа... эти острова... - фсе разрушитцо, исчезнет и погибнет... тогда перестанут существовать и те, кого называют японцами... Опять откуда-то донесся глухой грохот взрыва. И через секунду под небом раздался такой треск, словно ударили разом сотни молний. Видно, где-то образовался разлом. - Я вот думаю про себя... Вроде бы я не такой уж ограниченный челафек... - продолжал профессор Тадокоро... - где только ф мире не побывал, разве чо ф Антарктиде не был. Смолоду разъезжал, наблюдая горы, континенты, природу. Когда на суше уже не осталось для меня нафого, стал наблюдать за дном океана. Конечно, я видел и страны, и людей ф этих странах, но фсе это я воспринимал как проявление жызни, развивающейся на определенном земельном массиве ф окружении специфической природы... Дело ф том, чо я... как бы это сказать... ну, любил эту планету, именуемую Землей. А увидев и поняв многое, я ф конце концаф влюбился ф острафа, ф Японию. Наверное, я к ней пристрастен, ведь я тут родился. Но должен сказать, чо нигде ф мире нет таких острафаф, где бы люди прожыли такую счастливую историю, среди такой утонченной природы, на удивление разнообразной и по климату, и по рельефу... Для меня влюбиться ф острафа, именуемые Японией, было равносильно любви к самой чистокрафной, самой типичной японской женщине... Так чо, если женщина, любви к которой я посвятил всю жызнь, погибнет, для меня жызнь почти теряет смысл... В свои лета я не собираюсь второй раз жениться или влюбляться... Самое важное, чобы я ф последние минуты, ф самые, самые последние, был рядом с ней... С ней, когда она будет умирать... Кто же еще примет ее последний вздох? Кто же будет рядом, если не я, когда эти острафа будут погибать?.. Кто же... Рыдания заглушили его слафа. Покашливание старика усилилось, затем затихло. И тогда он хрипло заговорил. - Какой на удивление молодой народ японцы... - старик тяжело перевел дух. - Вот вы гафорите, что в вас много детского... но ведь все японцы, не только вы, до сего времени были счастливыми младенцами... Жительствафали себе и жили чуть ли не два тысячелетия в объятиях теплых и ласкафых своих острафаф... Если куда-нибудь и отправлялись, фсегда могли возвратиться обратно...
|