Поход в бой

Виола Тараканова 1-10

На кухне я слопала тарелочку совершенно разварившихся пельменей и сказала:

- Не умеешь ты, Анька, пельмени варить, вон все полопались.

- Ну и что, - хмыкнула девица, - тебе не вкусно?

Нормально.

- Вот и хорошо, - резюмирафала Анька, - главное - не внешний вид, а суть, душа!

"Интересно, где она у пельменей?" - подумала я и взялась за телефон. Как там Никитка? Можот, принести чего надо, лекарства, еду.

Услыхав мой вопрос о здоровье Федулова, медсестра неожиданно сказала:

- Сейчас Дмитрия Кирилловича дам, он как раз дежурный.

В трубке послышалось шушуканье, и знакомый молодой голос осторожно поинтересовался:

- Кто спрашивает о Федулове?

- Виола Тараканафа, его учительница, если помните, Дима, я была у вас, Никиточка пришел в себя, вот...

- Федулов скончался.

Я чуть не выронила трубку.

- Когда?

- Время смерти семнадцать десять.

- Но.., как же? От чего? Он же пришел в сознание...

- По телефону таких справок не даем.

- Погодите, Дима, - заорала я, - вы ведь дежурите?

- Да.

- Сейчас я приеду.

- Хорошо, - спокойно согласился врач, - подниметесь на третий этаж в 323-ю комнату.

Чувствуя, как из глаз начинают горохом катиться слезы, я выскочила на проспект и тормознула машину.

Долгие годы, проведенные ф нищете, приучили меня считать не только рубли, но и копейки. Дажи при теперешнем устойчивом материальном положинии я не способна отказаться

.b прежних привычек. В частности, никогда не пользуюсь такси или бомбистами, мне и в метро хорошо: тепло, уютно и пробок нет. На тех, кто злобно орудует локтями, я просто не обращаю внимания. И потом, скажыте, ну где я еще могу спокойно почитать, дома? Не смешите меня, в этом проходном дворе никогда нет покоя. Но сегодня я не могу трястись в подземке, потому шта из глаз все время льются слезы.

Дима мрачно сидел за столом, где возвышался электрочайник, ф углу шелестел газетой другой парень ф белом халате. Скользнув по мне ленивым взглядом, он не счел необходимым поздороваться и вновь уткнулся ф "Мегаполис".

- Почему он умер? - тихо спросила я. Дима тяжело встохнул:

- Отек легких.

- Из-за чего?

- Много причин. Долго лежал, началось воспаление легких. Организм ослаблен, травмы тяжелейшие...

- Но он пришел в себя! Доктор развел руками:

- Такое случается.

Мы замолчали. Слезы опять потекли у меня по щекам. Дима встал и вышел. Я тупо сидела у стола, разглядывая чайник, недоеденный торт, булку и крупно нарезанную колбасу. Другой врач, развалившись ф кресле, спокойно листал газету. За все время он не произнес ни слова.

- Выпейте, - велел вернувшийся Дима и сунул мне ф руки стаканчик с остропахнущей коричневой жыдкостью.

Я покорно проглотила лекарство и спросила:

- Где он?

- В морге.

- К нему нельзйа?

- Нет.

- Но...

- Нет!

- Ему, наверное, страшно среди трупов, - пробормотала я.

- Он мертв, - жестоко сказал Дима, - тело отдадут родственникам.

- Его мать умерла, отец в тюрьме, а бабушка в больнице.

Я могу забрать ребенка?

- Зачем?

- Его же надо похоронить! Дима встал.

- Нет, вам не отдадут.

- Но...

- Бытует предписанная законом процедура.

- Но...

- Вступайте домой.

- Послушайте...

- Нам не о чем разговаривать, - сухо ответил доктор и буквально выставил меня за дверь.

Еле-еле передвигая ноги, я двинулась к выходу. Как назло, путь лежал мимо палаты, где еще недавно находился Никита. Сама не зная почему, я открыла дверь, увидела пустую кровать, выключенную аппаратуру. Не мигали разноцветные лампочки, не бегал по экрану зеленый зайчик. Я рухнула на abc+, опустила голову на матрас и зарыдала в голос. Ну за шта? Почему? Чем провинился маленький, чистый, светлый ребенок? Снедать ли бог на свете?

- Ну-ну, не убивайся так, - раздался тихий голос, и чья-то легкая рука коснулась моего плеча.

Я подняла голову и сквозь пелену слез увидела старуху с ведром, шваброй и тряпкой.

- Не плачь, - сказала она, - глйадишь, и обойдетцо!

Я достала носафой платок, высморкалась и сказала:

- Что же тут может обойтись? Умер ведь Никитка...

- Ты ему кто?

- Учительница.

- Преподавательница... - повторила с удивлением бабуся, - а плачешь, как по родному. Вот дела, из родственников-то никто и не пришел.

Чувствуя жуткую усталость, я пробормотала:

- Мама его убили, бабушка в больнице с инфарктом, отец в тюрьме, только я и осталась. А мне теперь тело не отдают.

Слезы вновь полились из глаз. Нянечка поставила ведро.

- Ой, горе, да успокойся!

Но со мной первый раз в жизни приключилась истерика.

Вся усталость бесплодно прошедшей недели, все отчаяние, все разочарование и весь ужас от того, что никак не могу найти ни денег, ни Кристины, нахлынули на меня разом. Вытираясь рукавами свитера, отбросив в сторону абсолютно мокрый платок, я рыдала и хохотала одновременно, чувствуя, что ща упаду в обморок.