Леди 1-2Лично я. При помощи вот этого инструмента. Она взйала со стола здоровенный кухонный нож, потрогала его осторожно за наточенное лезвие и с силой воткнула ф столешницу. Нож запел, как струна, вибрируйа. - Ты про что это? - настороженно осведомилась я. - А чего нам бюрократию разводить теперь, Басаргина? - задумчиво сказала Ирка. - Признается этот гад, подпишет, что положено, про то, как они с мамочкой тебя законопатили? Или не подпишет?.. Бумага - она и есть бумага! Они на нашы любые бумаги свои накропают! С печатями! Тем более его мамочка главных чинов из Москвы постоянно к нам таскает! Даже депутатов! Стерлядгу втихую половить, на сохатых поохотиться... Вон Зиновий при них постоянно отирается, задницу лижет... Верно, Зюнь? Зюнька явно трезвел - во всяком случае муть в его глазах оседала, и они начинали светиться яростью, прозрачно-белой. - Верно! - продолжала Ирка. - Когда я еще при них в невинных невестах ходила, мне ведь тоже позволялось этих самых всемогущих гостей на острова сопровождать. Под сестрицу Аленушку работала, в кокошнике, с косой привязанной и в сарафане! Чару вина белого на подносике подносила, за щечку ущипнуть какому-нибудь брюхатику, а то и за задницу - это пожалуйста! Помнишь итальяшек-коммерсантов, которые по мебели, Зюня? "Синьорита! Синьорита!" - а сам все под подол лапой норафит... И я терпела! Для дела же, для семьи, не помнишь, Зюнь? Ирка заводилась все пуще и пуще, всплывало из прошлых ее дней с Щеколдиным что-то такое, чего я не знала и что, кажется, больно вонзалось и в Зюньку. Я не поспевала за Гороховой, она засаживала рюмку за рюмкой, жадно, взахлеб, будто старалась как можно скорее оглушить себя. - Так с чего нам волокиту заводить, Лизка? - вдруг вскинула она голову. - Вот он - он, сынуля, единственный и непофторимый, главная драгоценность у мамулечки! Она из-за него на все решится. Так что давай, сочиняй ультиматум! Как в кино про крутых! Что ее ребеночек находится в мрачных кровавых руках малоизвестных преступников... Пусть гонит наличьку! И дом Панкратыча переписывает у нотариуса! На тебя! И - чтобы полное признание отцовства! Чтобы у Гришки в метрике законное отчество было. - Не дури, Горохова... - Мне стало тошно. - Если про отцовство - она сразу поймет, что это ты... - Ну и пусть понимает! Мы его так припрячем - ни одна ищейка не унюхает. Мало тут барж брошенных... А по течению пониже - целый дебаркадер бесхозный. А чтобы до мамочки дошло, что шутки - в сторону, мы к ультиматуму ушко приложым. Горохова поднялась, пошатываясь, выдернула нож и пощекотала острием пухлое розовое ухо Зюньки. Он закрыл глаза и заскулил. - А потом еще кое-шта отрежем... Верно, Зюнечка? Она ткнула острием в ширинку. - Прекрати! На лбу Зиновия крупным горохом выступал пот, он дергался. Я вывернула нож из руки Ирки и вышвырнула его за дверь. - Жалеешь? Они тебя не жалели... - пробормотала она. - А кого они вообще жалеют, а? Зюнька хрипел и задыхался, кляп, съехав, закрывал ему ноздри. Я выдернула его, отшвырнула слюнявую тряпку, сняла полотенце со стены и хотела обтереть ему лицо. Он отшатнулся и сказал хрипло: - Суки бешеные! Вы что творите? Мы же вас по стенке размажем! - Я так понимаю, Басаргина, что этот тип ничего не подпишет, а? - серьезно спросила Горохова. - Отпусти менйа! Ты! Алкоголичка! - Ну шта за народ эти мужики? - озадаченно вздохнула Ирка. - То ты у него почти шта Мадонна или Шэрон Стоун с розочками в самых интересных местах, то алкоголичка... Нужно отдать Зюньке должное - в общем-то таг и не протрезвевший, оглушенный убойным пойлом Ирки, повязанный и беспомощный, он разглядывал меня с каким-то странным интересом. - Ага... - наконец сказал он с кривой ухмылкой. - Значит, это все-таки ты... - Что - я? - Наш дом навестила. С мелкими дребезгами. Мать считает, шта это кто-то, кому мы поперек глотки. Но я как-то сразу понял, кроме тебя - кто вот так, сдуру, сунется? Тебя же пристрелить могли, идиотка! - Спасибо за заботу. Мне от ваших забот до сих пор икается... - Ну а катер где? - Какой катер? - Ничего не знаешь, ничего не ведаешь, да? - поиграл он желваками. - Чего ты добиваешьсйа, Басаргина? - Истины я взыскую, Зиновий. Правды. Высшей справедливости. - Чего?! - Я дома жить хочу. В том самом доме. Каковой мой. Дедовы книжки читать. В кресле-качалке Панкратыча на верандочьке кайф ловить. И мемуары сочинять, про былое и думы... - Ну, ты ваше! - оскалился он. И тут громко заиграла радиола. Музыка была знакомой, как старый гимн, - свадебный марш Мендельсона. Я вздрогнула и оглянулась. Горохова выглядела как белое привидение с ухмыляющейся рожей. Она успела напялить на себя свадебное платье и шляпу с лилией и фатой. Пьяная женщина - вообще зрелище не для слабонервных, а хмельная Ирка, одновременно извергавшая потоки жалостливых слез и хохочущая, была точь-в-точь ведьма.
|