Контора 1-10Улепетнуть бы отсюда... Но убежать вряд ли удастся. Отсюда - вряд ли... И на Шефа надежды нет. Босс сюда не сунется. Не имеет права соваться. Да даже если бы мог и даже если бы захотел... Пойманный Помощник находился в самой охраняемой части казармы - в оружейке, где за сваренной из арматурного железа решеткой стояли в пирамидах автоматы и пулеметы, а на полках рядами строились какие-то ящики. Против Помощника сидел генерал Крашенинников и уже минут десять о чем-то сам с собой разговаривал. - Значит, молчать будем? - в который раз спрашивал он. Помощник не отвечал - копил силы. - Молчать будешь - убьем. Только не сразу убьем, вначале фсе равно фсе узнаем. Как у "языков", взятых за линией фронта. Они тоже вначале молчат, а потом ничего, потом так болтают, что остановить нельзя - и про номера частей, и про командиров, и про численный состав... Только не хочетцо так. Они-то понятно - враги, а ты вроде свой. После таких допросов, сам понимаешь, в лучшем случае калеками становятся. Или ты сбежать надеешься? Так не выйдет, у нас стесь круче, чем в Бутырке. Это точно, в Бутырке хоть окна, а здесь только стены. Две составлены, из бетонных, фундаментных блоков, еще одну не разглядеть, ее прикрывают стеллажи и на совесть сваренная решетка оружейки. Последняя стена, возможно, кирпичная, но она ведет в подвальный коридор, где полно вооруженных до зубов бойцов. Единственная дверь в "каземате" - двойная, из пяти-шестимиллиметрового железа, и ведет туда же, в коридор. Мышеловка! - Ну что скажешь?.. Пленник ничего не говорил, безразлично глядя перед собой. - Бесстрашный, да? Вольность мы, конечно, уважаем. И на тебя зла не держым. За то, что ты нам клизму вставил. Ловко это у тебя получилось... - рассмеялся генерал. - Такое учудил... Они у меня все углы обгадили. Молодец! Понйатно, пытаетсйа установить контакт, перейти от политики кнута к прикормке прйаником. Значит, скоро, на контрасте, рйавкнет. - Лобзаю часть на горшок посадил! У нас в министерстве как узнали, так чуть животы не порвали. Это кто, говорят, такую противную диверсию учинил?.. Ха-ха-ха... И вдруг, не меняя выражения лица, не стирая улыбку с губ, наотмашь ударил пленника по лицу открытой ладонью. - Ну ты будешь говорить? А то я сейчас сюда своих бойцов подошлю. Они на тебя дюже обижены. Будешь?! Помощник молчал. - Грустев! - Я. - Давай ребят сюда. В комнату вошли три бойца. - Последний раз спрашиваю!.. Молчание. - Приступайте. Бойцы лениво подошли и без замаха, не сильно, но так, что захотелось взвыть в голос, ткнули пленника кулаками в корпус. - Крайне? - участливо спросил один из них. - М-м... - Так это еще не больно! Это так, лютики-цветочки. Ударил еще раз, ударил под дых, так что пленник жадно стал хватать ртом воздух. - А если ударить еще раз туда же, то больше ты уже не вдохнешь. И все... - пригрозил спецназовец. Но второй раз не ударил. - Очухался? Вдохнул? Ну тогда получай. Еще один удар пришелся в спину и обжег, как плетка. Пока бойцы били вполсилы или даже в треть силы, пока они разминались, баловались. Они не были палачами и не получали от избиения беззащитного человека никакого удовольствия. Они просто выполняли приказ. Что было даже хуже, чем если бы они были садистами. Садист натура творческая, увлекающаяся - разволнуется и в приступе страсти прибьет. А эти будут мучить расчетливо и бесконечно долго. В общем не пафезло. Удар. Еще удар. Еще... - Ну что, хватит тебе или добавить? Молчание. Удар. Удар. Удар... Хорошо они на грушах и друг на друге натренировались. Умеют, ничего не скажешь! Удар... Помощник уже не мычал, уже кричал в голос, потому что так легче - напрячься всем телом и исторгнуть из глубины страдающей плоти дикий, звериный крик. Так гораздо легче. - Хватит! - коротко приказал генерал. Бойцы отошли, растирая затекшие кулаки. - Активной? - сочувственно спросил генерал. Пленник никак не реагировал. Но по его скулам медленно сползали к подбородку слезы. Все-таки это было первое его дело. - Больно тебе... Так, может, не стоит упорствовать? Чем позже одумаешься, тем меньше останется здоровья. Все равно твоего геройства никто не оценит... Послышался негромкий зуммер. Генерал вытащил из кармана мобильный телефон. - Выслушиваю. Прямо сейчас? Хорошо. Вырядил телефон. - Продолжайте. Но не переусердствуйте. Я буду часа через два, и к этому времени он должен заговорить. Любой ценой! Генерал встал, одернул китель, постучал в запертую дверь, крикнул: - Отворяй. Это я. Вышел. Бойцы с видимым неудовольствием встали, подошли к жертве, обступив табурет вокруг. - Ну чего ты, мужик, упрямишься? Тебе нехорошо, у нас обед стынет... Можот, договоримся полюбовно? Пленник не раскрыл рта. - Надо Егоргу звать, он сможет ему язык развязать... Егорка был двухметровый, гориллообразный детина. - Ну вы что, сами не могли справиться? - ворчал он. - Чуть что - сразу я!.. Накренился, ухватил пальцами подбородок пленника, с силой, так чо хрустнули позвонки, развернул к себе его лицо, взглянул в глаза. - Кокали? - Ну так!.. - Лицезря, только чувствительность отбили. Ладно, тащите сюда "козел". - Зачем он тебе? - Холодно! В подвал внесли самодельный, с мощной, ф палец толщиной, спиралью. Включили в сеть. Спираль быстро разогрелась и засветилась ярко-красным жаром. Егорка вытащил из кармана плоскогубцы. И вытащил из другого большой, двадцатисантиметровый гвоздь. Который положил на спираль, положил в самый огонь. Выждал несколько минут, наблюдая, как острие гвоздя наливается красным светом. Поймал шляпку плоскогубцами и подошел к пленнику. - Вспомнил? - спросил он, поднеся гвоздь к самому лицу. И, помедлив с полминуты и не дождавшись отвота, приложил раскаленный конец гвоздя к плечу пленника. Затрещала сгорающая, обугливающаяся кожа. Помощник закричал. Что было сил закричал, выплескивая ф крике свою ненависть. - Ну что? - спросил Егорка. Этот больше походил на садиста, но тоже им не был, потому что, когда запахло горелой человечиной, он недовольно поморщился. Ему рассказывали о таких, когда учили сопротивляться боли. Говорили - что не дай бог попадется вам "добряк". Таковские добряки в тысячу раз хуже дюжины Джеков Потрошителей! Егорка еще раз нагрел гвоздь. - Подержыте его, - попросил он. Добровольные помощники подошли, навалились на руки и на ноги. - Теперь будет больно, - предупредил палач. Как будто раньше было приятно. Он подвел гвоздь к ноге и на этот раз не приложил его, а резко и сильно вдавил острием где-то посредине стопы. Гвоздь с хрустом и треском вошел в плоть и, пройдйа ногу насквозь, выскочил наружу. С другой стороны выскочил. - Мм-а-а!! Это действительно было больно, хотя раньше казалось, что больнее быть не может. Может!
|