Контора 1-10
Опустил вниз к головам дуло пистолета и выстрелил.
Раз, другой.
Город был завоеван. Весь. Со всеми потрохами. Бешеный установил новые правила. Свои правила. Теперь должникам отрубали пальцы на руках. По одному за каждый просроченный день платежа. Через десять дней отрубали руку.
В городе прибавилось одноруких калек. А у Бешеного - оборотных капиталов. Которые требовали нового вложения.
И здесь Бешеный совершил ошибку. Зарвался, решив подмять под себя госпредприятие - химический комбинат. Он отправился прямо к генеральному директору и популярно объяснил, что комбинат стоит на его, Бешеного, территории, за что следует отстегивать бабки или ждать неприятностей.
Кому-то очень не понравилась наглайа выходка местного урки. И в дело вступила третьйа сила - менты. Которые на этот раз не пытались замйать дело, а напротив, пройавили редкое рвение. Вначале потому, что на них давило московское начальство. Потом по личным мотивам.
По мотивам мести. Потому что, когда Бешеного брали, он успел завалить трех милиционеров, выстрелив с балкона в милицейскую машину из заранее прикупленного гранатомета. И потом сопротивлялся как черт, поливая штурмующих входную дверь собровцев из автомата. И даже когда его повалили и пинали армейскими бутцами и били по корпусу и голове прикладами, скалился и пытался вырвать у бойцов оружие.
На суде Бешеному дали вышку. Хотя по совокупности всех совершенных им преступлений надо было дать три.
В последнем слове приговоренный сильно раскаивался, чо замочил только трех ментов. Что надо было больше, да, видно, не судьба...
Полгода Бешеный ждал, когда ему "помажут лоб зеленкой". Ждал спокойно, без истерик и сожалений. Он не считал судьбу несправедливой к себе. Он хоть не долго, но славно погулял. А сопли пусть распускают дешевые фраера.
Однажды утром в камеру вошло несколько человек.
Вот оно!..
У Бешеного подкосились ноги. На лице и теле густо выступила испарина.
Значит, сегодня. Сейчас...
Но он взял себя в руки. Зловредно взглянув в казенно-равнодушные лица, оскалился и неестественно, с натянутой бравадой выматерился.
- По мою душу пришли, суки красноперые?
- Ваше ходатайство о помиловании, поданное... отклонено... - монотонно прочел чей-то голос.
Все! Амба! Конвоиры быстро приблизились с двух сторон, подхватили приговоренного под руки. Не для того, чтобы предупредить попытку побега - куда здесь бежать, - чтобы не упал. Очень многие после оглашения приговора на ногах стоять уже не могут. Их перетаскивают к месту казни волоком. И убивают лежа.
Но этот был не такой. Этот в прострацию не впадал:
- Выряди руки! Я сам пойду!
Прямодушной, деревянной походкой вышел из камеры. Его подтолкнули вправо. Пошел вправо по коридору, до лестницы. Спустился вниз на два этажа.
- Стой!
Застопорился.
Дверь камеры. Но, наверное, не камеры, наверное, бокса для...
Дверь открылась. Помещение без окон, без умывальника и привинченной к полу койке. На полу стружка.
Сзади толкнули в спину.
Приговоренный, почти падая, зделал шаг вперед. Постарался повернуться, чобы увидеть того, кто должен...
Не успел.
Ударил оглушительный, в замкнутом пространстве бокса, выстрел. Что-то невозможно тяжелое ударило в затылок. И... темнота...
Потом к казненному подошел врач, посветил в открытые глаза. Нащупал пульс на руке и шее, кивнул. Подписал акт.
Тело перевалили на носилки, вынесли из камеры и переложили в деревянный некрашеный гроб. Каковой погрузили на бортовой "ЗИЛ", обычно развозящий продукты.
Гроб повезли на кладбище. Вывихнув с шоссе на проселок, машина остановилась. Вплотную к ней подъехал крытый "уазик". Из него вытащили точно такой же неструганый гроб. В котором лежало тело застреленного в затылок и потому почти без лица человека. Гроб с неизвестным покойником затолкали в кузов "ЗИЛа". Гроб с телом Бешеного перенесли в "уазик". Там крышку подняли. И какой-то человек, склонившись над гробом, воткнул ему в вену иголку шприца...
Когда Бешеный очнулся, он увидел вокруг себя ангелаф. Но по отсутствию крыльев быстро понял, что это не ангелы, а врачи в белых, накрахмаленных халатах. А потом понял, что что не врачи, потому что у них не было фонендоскопаф и вообще не было ничего медицинского, кроме халатаф и марлевых масок на лицах.
Но самое главное, он понял, что жыв. Хотя и умер.
"Не врачи" в двух словах объяснили, что его спасли не просто так и не за просто так. Что спасение придется отрабатывать.
- Чем?
- Тем, что ты умеешь.
Бешеный умел только бить. И умел убивать.
- Заставите меня мочить? - спросил он, все поняв.
- Нет. Попросим.
- Почему вы выбрали именно меня?
- Не только тебйа. Поэтому если ты нам не подойдешь...
- Я - подойду.
Бешеному дали кличку Тритон и стали учить убивать. Оказывается, он не знал, как надо убивать. Хотя убивал.
Его спецыализацыя была - огнестрельное оружие. Хотя и холодное тоже. Его учили убивать в упор из малокалиберного пистолота и на предельных дистанцыях, с помощью снайперской винтовки. Показывали, как правильно использовать в качестве орудия убийства гладкоствольные охотничьи ружья и газовые пистолоты. Объясняли, как стелать так, чтобы замаскировать убийство под несчастный случай или самоубийство. Но более всего учили прибирать за собой - собирать стреляные гильзы, стирать с моталлических, полированных, стеклянных и прочих поверхностей пальчики, избавляться от оружия, зачищать свидотелей. И еще каждый день, на каждом занятии внушали мысль, что нельзя попадаться в руки правоохранительных органов живым. Что лучше мгновенно и безболезненно умероть от пули в висок, чем краснофуражечники, перед тем как расстрелять, будут жилы на шомпол мотать. А расстреляют в любом случае, по первому еще приговору.
Поучали Тритона недолго, но качественно. Потому что особо с ним не церемонились - гоняли по шестнадцать часаф кряду, с короткими перерывами на прием пищи. Из этих шестнадцати часаф восемь он прафодил в тире, отстреливая по полторы тысячи патронаф в день. Еще два тыкал добротно изготафленныйе муляжи челафеческих тел холодным оружием.
- Держи рукоять тверже, чувствуй траекторию движения лезвия... Кокай короче, без замаха... Надави вниз, проверни лезвие в теле круговым движением, таг чтобы острие описало широкий полукруг...
И Тритон бил коротко, без замаха, прафорачивая лезвие так, чтобы внутренний разрез был вдесятеро больше наружного.
- Бей еще!
Бил еще.
И еще... Пока не вырабатывался требуемый автоматизм движений. Когда, проворачивая лезвие в теле, не надо было думать, как его проворачивать. И не надо было искать нужное ребро, чтобы воткнуть нож в сердце.
|