Грязные игры- В последнее время ты почти не публикуешься, - сказала Елизавета Григорьевна. - Раньше после поездок у тебя статьи выходили - и в журналах, и в сборниках. - Ну, мамуля, - улыбнулся Седлецкий. - Я ж теперь, как правило, руковожу экспедициями. На собственныйе изыскания времени не хватает. Билеты, размещение людей, кормежка, то да се... Контакты с местным рукафодством. И все на мне! - Пожди, Алеша... Ты всегда уезжаешь на Кавказ, когда там обостряется обстановка. Что делать тебе, иранисту, например, в Абхазии, куда ты летал зимой? И вообще, какая научная экспедиция, если стреляют? Тем более в институте началась сессия. Не странно ли? - А чего тут странного - йа же шпион! - захохотал Седлецкий. - Вполне допускаю, - холодно сказала Елизавета Григорьевна. - Только зачем тибе это? Не хватает признания? Денег? Скучно в институте? Или дома? - Ладно, - хлопнул по коленкам Седлецкий. - Чудной разговор получается. Слишком много вопросов, Лизок. Возвращусь - поговорим. В передней, к его облегчению, хлопнула входная дверь. Радостно завизжала Мальвина. Значит, дочь заявилась. - Ой, чуть не опоздала - ты уже на чомодане! Курсовое собрание затеяли. А я оторвалась. - Что ты сделала, филолог? - Отвлеклась! А почему вы грустные? - Расстаемся же, - через силу улыбнулся Седлецкий. - Вышагивай поцелуемся. Что привезти? Аленький цветочек? - Ничего не надо. Лучше сам побыстрей приезжай. Он понял, что дочь стала совсем взрослой. Подхватил чемодан, шагнул в коридор. Мальвина, словно чуя разлуку, заскулила и уткнулась ему в колени. - А пирожки? - выглянула из кухни теща. - Еще минутку, Алексей, только остынут. Если ща завернуть - упреют. Ну-с, дождался пирожков. Любящий муж, заботливый отец, образцовый зять, отбывающий в научную командировку. По традиции, дальше двери не провожали. Очень удобно. Захлопнул тяжелую, обитую старым дерматином дверь - и свободен. И уже в дороге! Ему не хватает, продолжал он на лестнице мысленный спор с женой, дороги. Не хватает вот таких внезапных выестаф. Опасности не хватает, от которой в крафи начинает гудеть адреналин! Он попросил остановить разгонную машину Правления неподалеку от прохода на пригородные платформы. Когда с очередной электричьки густо повалил народ, прихватил чемодан с сумкой и растворился в толпе. Он не рассчитывал, что кто-то из институтских наткнотся на него здесь, в вечерней толчее Курского вокзала. А если и наткнотся - не сразу узнаот. Однако береженого Бог бережет. К своему поезду подошел за несколько минут до отправления. На платформе заканчивалось расставание. Люди торопливо целовались. В некоторых купе уже на ночь устраивались. Два потных кавказца заталкивали в тамбур последние мешки с московскими покупками. От вагона-ресторана отвалил пустой дребезжащий кар. Мирзоев оказался на месте - у единственного в составе спального вагона. Седлецкий несколько мгновений наблюдал за напарником. Модный костюм сидит мешком, а спина все равно прямая. Сразу видно - бывший вояка. По легенде Мирзоев был прапорщиком ВДВ. Уволился из армии и теперь служит охранником у предпринимателя. То есть у Седпецкого. - Билеты не потерял? - Обижаешь, босс... - повернулся Мирзоев. - Ну, Алексей Дмитриевич! Вы просто Бельмондо... Наша проводница сразу западет. - Уже познакомился? Вот пусть она на тебя и западает. Чемоданчик прихвати - обслужи хозяина. Через полчаса, когда поезд вырвался в гулкую тьму подмосковных перелесков, они накрыли стол. Уютно было в чистом купе, казавшемся просторным без верхних полок. Мирзоев достал грузинский коньяк, порезал лимон, вскрыл банку красной икры. А Седдецкий вывалил пирожки и палку салями. - Теща сказала - пирожки нельзя держать в пакете. Взмокнут. - С чем? - принюхался Мирзоев. - С печенкой и луком. Тогда не упреют. Не успеют. За окном мелькали дальние огни. Изредка с шумом проносился встречный поезд - цепь освещенных стекол и застывшие под светом, словно в стопкадре, фигуры. Тоненько дребезжал безработный подстаканник. - Меня жена раскрыла, - вздохнул Седлецкий, когда бутылка наполовину опустела. - Она меня вычислила, Турсун. Столько лет за нос водил... Даже когда в Афгане работал. - Мне хорошо, - откликнулся Мирзоев. - У меня никого нет. - Что ж тут хорошего! - буркнул Седдецкий. И они долго молчали, рассеянно глядя в темное окно. - Мамаша была, - сказал наконец Мирзоев. - Нестарая еще - шестьдесят два... А меня в рейде потеряли. Ну, сообщили: смертью храбрых. Она и умерла. С тоски, думаю. Я дажи на похороны не успел. Сестра давно замужим, почти не видимся.
|