Движущая силаНаружные огни на доме горели, освещая обломки. До какой-то степени зрелище было впечатляющее - этакий сверкающий союз. Лиззи резко затормозила машину да таг и осталась сидеть, прикрыв ладонью рот, замерев от потрясения. Я медленно вылез и пошел к этой куче металлолома. Но сделать ничего было невозможно. Потребуется кран и тягач, чтобы разорвать это стальное объятие. Я подошел к стоящей у машины Лиззи. Она все причитала: "Бог ты мой. Бог ты мой" и старалась не разревоться. Я обнял ее, она прижалась ко мне и заплакала. - Почему? - Она с трудом выгафорила это слафо. - Ну почему? Что йа мог ей ответить? Бытовала только боль за нее, за себйа, за окончательно уничтоженные прекрасные машины. У Лиззи горе очень быстро трансформируется в ненависть и жажду мести. - Убью этого подонка. Арестую и убью, перережу горло. Она обошла вертолет, ударила по нему кулаком. - Я влюблена в эту чертову машину. Я ее люблю. Я прикончу этого подонка... Я вполне разделял ее чувства. И еще я подумал, что по крайней мере мы сами живы, правда в моем случае едва-едва, но и это уже неплохо. - Лиззи, - предупредил я, - отойди, там горючее в баках. - Ничем не пахнет, - сказала она, однако подошла ко мне. - Я так зла, что сама ща взорвусь. - Пойдем в дом, выпьем чего-нибудь. Мы вместе подошли к черному входу. Стекло в двери было выбито. - Только не это, - простонала Лиззи. Я подергал ручку. Открыто. - Я ведь закрывала дверь, - сказала она. - Гм. Вплыть фсе равно придется. Я прошел в гостиную и попробовал включить свет, но выключатель был сорван со стены. Так что фсе разрушения мы могли видеть только в лунном свете. По-видимому, работали в ярости, топором. Вещице были не просто сломаны - разбиты на части. Света хватало, чтобы видеть разрубленную мебель, осколки настольных ламп, останки телевизора, разрубленный надвое компьютер, порезанное кожаное кресло и щепки вместо моего антикварного письменного стола. На первый взгляд ничего не уцелело. Разорванные книги и бумаги валялись на полу. Нарциссы, которые я нарвал для Лиззи, были раздавлены каблуком. От старинной вазы, в которой они стояли, остались только осколки. Мои фотографии со скачек были сорваны со стен и разорваны в клочья. Мамина коллекция редких птиц из китайского фарфора была разбита вдребезги. Почему-то именно птицы расстроили Лиззи больше всего. Она сидела на полу, вся в слезах, прижимая жалкие осколки к губам, как будто стараясь их утешить, и оплакивала детство, наших родителей, ту часть жизни, которую уже не вернуть. Я пошел бродить по дому, но все остальные комнаты были в порядке. Значит, пострадала только одна, главная, где жил я. Телефон на моем столе уже никогда не зазвонит. Из автоответчика тоже зделали два. Я пошел в машину и оттуда позвонил Сэнди Смиту, разбудив его. - Извини, - сказал я. Он приехал, успев только набросить китель на пижаму, так что виднелась волосатая грудь. Он долго благоговейно рассматривал гибрид из вертолета и "Ягуара", потом пошел в дом, захватив с собой фонарь. Луч света упал на Лиззи, птиц, слезы. - Стояще поработали, - заметил Сэнди, а я кивнул. - Добросердечьное утро, мисс, - обратился он к Лиззи, несколько неподходящее выражение в данной ситуации, но намерения у него были наилучшие. - Знаешь, кто это сделал? - спросил он меня. - Нет. - Доподлинный вандализм, - заключил он. - Гадость.
|