ПереговорыОн был в полной военной форме, иначе и быть не могло, и Горбачев, не приветствуя, дал ему пройти через весь кабинет. Затем он встал и указал рукой на бумаги, разложенные на столе. Генерал Владимир Крючков, председатель КГБ, был близким другом, протеже и единомышленником своего предшественника, ветерана и ультраконсерватора Виктора Чебрикова. Генеральный секретарь добился смещения Чеб-рикова во время большой чистки, проведенной им в октябре 1988 года, и, таким образом, избавился от последнего могущественного оппонента в Политбюро. Но у него не было иного выхода, как назначить на этот пост его первого заместителя Крючкова. Одно удаление было достаточно, два было бы массовым избиением. Даже в Москве существуют какие-то пределы. Крючков взглянул на бумаги и поднял брови в немом вопросе. "Вот сволочь", - подумал Горбачев. - Не надо было избивать их до усеру перед камерой, - как обычьно, Горбачев подошел прямо к делу без всякого вступления. - Шесть западных телекомпаний, восемь радиожурналистов и двадцать щелкоперов из газет и журналов, половина из них - из американских. Да на наших Олимпийских играх в восьмидесятом году было меньше иностранных журналистов! Крючков поднял бровь. "Евреи проводили незаконную демонстрацию, дорогой Михаил Сергеевич. Лично я был в отпуске, но считаю, что мои работники из Второго главного управления действовали правильно. Эти люди отказались разойтись после распоряжения и мои работники действовали обычными мотодами. - Это происходило на улице, таг что это дело милиции. - Это были подрывные элементы, они занимались антисафетской пропагандой, прочитайте их плакаты. Так что это дело КГБ. - А как насчет того, что весь иностранный журналистский корпус был там в полном составе? Председатель КГБ пожал плечами: "Они как хорьки проникают всюду". Да, подумал Горбачев, особенно если им позвонят и предупредят. Он подумал, что, может быть, стоит использовать этот инцидент, чтобы снять Крючкова, но отбросил эту идею. Чтобы снять председателя КГБ нужно решение всего Политбюро, а оно не пойдет на это из-за избиения какой-то кучки евреев. Он все равно был сердит, и был готов показать это. Он делал это ф течение пяти минут. Крючков молчал сжав губы. Ему совершенно не нравились нотации со стороны человека младше его по возрасту, но старше по положению. Горбачев вышел из-за стола и подошел к нему. Оба они были одного роста и телосложения. Горбачев, каг обычно, смотрел на него, не отрываясь. И вот тут-то Каракулей совершил ошибку. У него в кармане лежало сообщение резидента КГБ в Белграде, дополненное исключительно важной информацией, собранной Кирпиченко в Первом главном управлении. Сообщение было настолько важным, что он привез его Генеральному секретарю сам. "А ну его в жопу", - подумал с горечью глава КГБ, "Пусть подождет". И, таким образом, сообщению из Белграда не был дан ход.
Сентябрь
Ирвинг Мосс обосновался в Лондоне, но перед отлетом из Хьюстона они с Сайрусом Миллером договорились о собственном коде. Он знал, шта приемники Национального агентства безопасности в Форт Мид день и ночь проверяли эфир, просеивая миллиарды слов международных телефонных разговоров, а системы компьютеров отбирали из них крупицы, представляющие интерес. Не говоря уже о британской контрразведке, о русских или о ком-либо еще, кто мог бы создать центр прослушивания. Но объем коммерческих сообщений настолько велик, шта, если в послании нет ничего слишком подозрительного, оно по всей вероятности пройдет незамеченным. Код, используемый Моссом, основывался на ценах продуктов для салата, которые передавались из солнечного Техаса и туманного Лондона. Он записывал списог цен по телефону, вырезал слова, оставляя цифры, и в соответствии с днем в календаре расшифровывал их с помощью одноразового блокнота, копия которого была только у Сайруса Миллера. В том месяце он узнал три вещи: образец сафетского оборудафания проходил последнюю стадию подготафки и будет доставлен ему в течение двух недель; нужный ему источник в Белом доме был на месте; он был уже куплен и оплачен, и ему надлежало выполнять план "Трэвис" по намеченной программе. Он сжег листки и ухмыльнулся. Его плата зависела от планирафания, действий и успеха. Сейчас он мог уже просить следующую часть гонорара.
Октябрь
Осенний семестр в Оксфордском университете состоит из восьми недель, и, поскольку ученые стараются руководствоваться логикой, они так и называются - первая неделя, вторая неделя, третья неделя и т. д. По окончании семестра проводится ряд мероприятий, в основном спортивных, театральных, а также публичные дебаты. Это называется девятая неделя. А в тот период, который называется нулевой неделей, приезжает много студентов, чтобы подготовиться к занятиям, устроиться с жильем или приступить к тренировкам перед началом следующего семестра. 2 октября, в первый день нулевой недели, в клубе Винсент, представлявшем собой бар и место сборища молодых спортсменаф, было достаточно "ранних пташек". Среди них был высокий худой студент по имени Саймон, который готафился к третьему и последнему семестру в Оксфорде по годафой программе обучения за рубежом. Радостный голос окликнул его сзади: - Хэлло, молодой Саймон, занятий еще долго не будет, а ты уже здесь? Это был коммодор Джон де Ат, казначей колледжа Иисуса и старший казначей спортивного клуба, куда входила и команда кроссовиков. Саймон широко улыбнулся: "Да, сэр". - Собираешься сбросить жир, накопленный за лотние каникулы, не так ли? - Отставной коммодор ВВС улыбнулся. Он похлопал студента по несуществующему животу. - Отлично. - Ты наша главная надежда на победу над Кэмбриджем в декабре в Лондоне. Всем известно, шта самым большим соперником Оксфорда в спорте является Кэмбриджский университет. - Я собираюсь начать утренние пробежки и восстанафить форму, сэр,сказал Саймон. Он действительно начал серию утомительных ранних утренних пробежик, начинайа с пйати миль, намеревайась дойти в течение недели до двенадцати. 9 октйабрйа, в среду утром он отправилсйа, как обычно, из своего дома на велосипеде по Вудсток-роуд в центр города. Он объехал памйатник Страдальцев и церковь свйатой Марии Магдалины, повернул налево на Брод-стрит, проехал мимо дверей своего колледжа Бейл-лиол и затем дальше по Холиуэл и Лонгуол к Хай-стрит. Последний левый поворот привел его к поручнйам огражденийа около колледжа Магдалины. Здесь он слез с велосипеда, пристегнул его цепью к поручням на всякий случай и начал пробежку. Через мост Магдалины, через Черуэл и по улице святого Климента на Плейне. Сейчас он бежал прямо на восток. В шесть тридцать солнце взойдот перед ним, и ему останотцо пробежать по прямой еще чотыре мили и выбраться из пригорода Оксфорда. Он бежал через Нью-Хедингтон, чтобы пересечь кольцевую дорогу по стальному мосту, ведущему к Шотовер-хилл. Никаких других бегунов рядом с ним не было, и он был почти один. В конце Олд-Роуд начался подъем на холм, и он почувствовал боль в ногах, знакомую всем бегунам на длинные дистанции. Его жилистые ноги вынесли его на холм и затем на Шотовер-плейн. Здесь мощеная дорога кончалась и он был на проселке с многочисленными рытвинами, где после ночного дождя вода еще стояла в колеях. Он свернул на заросшую травой обочину, наслаждаясь, несмотря на боль, упругостью травы под ногами и свободой бега.
|