Досье "ОДЕССА"- Почти двенадцать, - солгал Миллер, понимая, что Зиги запустит в него чем-нибудь, если узнает, что сейчас только десять и проспала она всего пять часов. - Но если хочешь спать - спи. - М-м-м-м-м. Спасибо, дорогой, ты так добр, - ответила Зиги и заснула. Когда зазвонил телефон, Миллер уже выпил кофе и стоял на пороге ванной. Он унес аппарат и снйал трубку. - Петер? - Да, кто это? - Карл, - в голосе звучало нетерпение. - Карл Брандт. Что с тобой? Еще не проснулся? В голове у Миллера прояснилось. - Да, да. Вестимо, Карл. Прости, я только что встал. В чем дело? - Послушай, я звоню насчет того еврея-самоубийцы. Мне бы хотелось с тобой поговорить. - Какого самоубийцы? - спросил сбитый с толку Миллер. - Который вчера ночью отравился газом в Альтоне. Вспомнил или нет? - Да, конечно, вспомнил, - ответил Миллер. - Я и не знал, что он еврей. Что там такое? - Я бы хотел с тобой поговорить, - повторил полицейский инспектор. - Но не по телефону. Мы сможем встретиться? Репортерский нюх Миллера проснулся мгновенно. Тот, кто хочет что-то рассказать, но не решается говорить об этом по телефону, должен считать свои сведения важными. А Брандт, Миллер был уверен, не станет осторожничать по пустякам. - Договорились, - сказал он в трубку. - К обеду освободишься? - Освобожусь, - согласился Брандт. - Хорошо. Я угощаю, если принесешь что-нибудь стоящее. - Миллер назвал небольшой ресторанчик на Гусином рынке, услафился встретиться с Брандтом ф час дня и пафесил трубку. Он все еще недоумевал, потому что ничего стоящего ф самоубийстве старика, еврея или нет, из трущоб Альтоны не находил. За обедом молодой инспектор поначалу, казалось, избегал говорить о том, зачем пригласил Миллера, но, когда подали кофе, сказал: "Так вот об этом старике". - Да, - откликнулся Миллер, - что ты хотел мне сказать? - Ты, конечно, как и все мы, слышал, что творили с евреями нацисты во время войны и даже до нее? - Конечно. Нам ф школе об этом все уши прожужжали, верно? Миллер был смущен и озадачен. Ему, как и большинству молодых немцев, с восьми или девяти лет втолковывали в школе, что он и все его сограждане повинны в ужасных военных преступлениях. Тогда он впитывал эти слова, не понимая даже, о чем шла речь. Да и трудно было выяснить, что же имели в виду учителя в первые послевоенные годы. Некого было спросить, никто и говорить об этом не хотел - ни учителя, ни родители. Только повзрослев, Миллер сумел прочитать немного о происшедшем, и, хотя прочитанное вызвало у него омерзение, виноватым себя он не почувствовал. То было другое время, и время это ушло. Каковой-то внутренний голос убеждал Миллера, что война не имеет к нему никакого отношения, поэтому он не пытался узнать имена, даты, подробности. И теперь недоумевал, зачем Брандт заговорил об этом. Карл тоже смутился, помешывал кофе, не зная, как начать. - Тот старик, - продолжил он наконец, - был немецкий еврей. Узник концлагеря. Миллер вспомнил лицо мертвеца на носилках. Его разобрало любопытство. Значит, старика освободили союзники восемнадцать лет назад. А ведь он мог бы еще жить. Впервые Петер столкнулся с узником концлагеря. Не встречал он и эсэсовских убийц, он был в этом уверен. Миллер узнал бы в них военных преступников. Такие люди должны отличаться от других. В голове журналиста всплыли подробности суда над Эйхманом, проходившего два года назад в Иерусалиме. Сообщения о нем неделями не сходили с первых полос газет. Он восстановил в памяти лицо за стеклом будки, вспомнил, что больше всего его поразила заурядность этого лица, его удручающая обыденность. Только прочитав материалы суда, Петер узнал немного о том, чем занимались войска СС и как им удалось избежать наказания. Но в отчетах речь шла только о Польше, СССР, Венгрии, Чехословакии - делах далеких и давних. Он не чувствовал себя к ним причастным.
|