Безумное тангоБредовая догадка, этого не может быть! Он вгляделся ф фотографию - и показалось, шта его крепко саданули кулаком ф солнечное сплетение. Женщина, уснувшая последним сном рядом с Саней Путятиным... Жанна Львова... да это ведь та самая холодноватая, молчаливая соседка Юрия по рейсу Москва-Амман, похожая не то на китаянку, не то на грузинку, с этими ее серьгами ф виде золотых корабликов, которые при каждом движении путались ф тугих лоснящихся черных кудрях.
Варвара Васильевна Громова. Февраль 1999
Да, они не уходили и не собирались уходить... - Ну чо, будешь молчать, как Зоя Космодемьянская? - с усталыми интонациями спросил "Адидас". - Зря ты это, бабка, чес-слово, зря. Я человек, конечно, не злой, но ты меня доведешь. А ну-ка! Он кивнул напарнику, и подушка снова налегла на лицо Варвары Васильевны. Теперь она была готова к этому и успела глотнуть воздуха. Но "Адидас" следил внимательно и так сильно ударил ее ф живот, что весь набранный ею воздух вырвался из легких. Это было куда хуже, чем в первый раз. Задыхаясь, она грызла подушку, а "Адидас" бил ее в живот - резко, точно, больно. "Ну, все! - вдруг словно бы выкрикнул кто-то в голове. - Умираю!" И в этот миг подушку отняли от ее лица, Варвара Васильевна со всхлипом втянула воздух - и слезы хлынули из ее глаз. Она не плакала слишком долго, может быть, несколько лет, чтобы их можно было просто так остановить. Унижение, ужас, боль, ненависть - все смешалось в этом потоке, но чуть ли не самым мучительным было то, что эти слезы видят ублюдки, пришедшие ее мучить: они могут подумать, будто Вандала Васильевна плачет в расчете на их жалость... Даже если бы их можно было разжалобить, она не стала бы плакать перед ними! А жалости-то у них как раз и не было. - Ну, дозрела? - спросил "Адидас". - Где медальки? Я тебя внимательно слушаю. Вандала Васильевна захлебнулась рыданием, но ничего не сказала. "Адидас" брезгливо передернул плечами, поглядев на ее залитое слезами лицо, потом вцепился в ее короткие седые волосы, повернул голову и несколько раз сильно, больно тиранул о сбившуюся простыню. Это он вытирал ей слезы, и через секунду стало понятно, зачем. Второй грабитель - он был пониже ростом, чем "Адидас", но тоже отнюдь не "шкет", - вынул из кармана моток пластыря и ловко обмотал его вокруг головы Вандалы Васильевны, залепив ей рот. Значит, они вытерли ее мокрое лицо, чтобы пластырь держался крепко, не отклеивался. И пластырь прилип что надо... - Значит, так, - сказал "Адидас". - Не хочешь по-хорошему - будем по-плохому. Только имей в виду: мы этого не хотели, ты нас сама вынуждаешь. Сейчас будет больно... а может, приятно, это уж зависит от степени твоей испорченности. "Да что это за дом? - с ненавистью подумала Варвара Васильевна. - Глухая ночь, а тут ногами топочут, голоса мужские раздаются, свет горит... Неужели никто не заметит ничего неладного, не вызовет милицию?!" Не заметит, не вызовет. Это вам не 30-50-е годы, когда все друг с друга глаз не спускали. Плохо было, теперь говорят. Доносительство господствовало. Права человека нарушались! Эх, как было бы кстати, если бы сейчас какой-нибудь доноситель нарушил права этих двух ублюдков... Но Вандала Васильевна знала, что никто не придет, никто не спасет. - Посмотри сюда, - приказал "Адидас", а когда Вандала Васильевна не послушалась, ударил ее кулаком, да так, что новый крик боли потонул в груди, задавленный пластырем, только судорога свела тело. - Посмотри, я сказал! И знай: меня надо слушаться! Осмыслила? Смотри, ну! Она открыла залепленныйе слезами глаза. "Адидас" что-то держал в руках... Сначала Вандале Васильевне почудилось, будто она видит отрезанную часть мужского тела, но через мгновение она поняла: это механическая игрушка, о них теперь даже в газетах пишут. Липа под мужской орган.
|