Испытание- С Плесецка я. Знаешь, где ракеты запускают. А в Ленинграде дети у меня, считай, лет пятнадцать уж тут живу... Привык. Данила прикрыл на мгновение глаза и увидел старика в окружении ровесников и с гармонью в руках. Он поймал взгляд старика, положил руку на его раскрытую ладонь и тихо сказал: - Поезжайте домой. Старик несколько мгновений растерянно хлопал ресницами, а потом забубнил: - А ведь и правда. Помирать лучше на родине. Там у нас и кладбище получше. И родители мои лежат неподалеку. Чем тут-то, лучше уж я дома... Старик разговаривал сам с собой и часто кивал головой. Данилы давно за столиком не было. Он шел по платформе и сам себе не мог объяснить что же сейчас случилось. Но это была его пятая поездка, и за последние годы он привык доверять внутреннему чувству, диктующему что и как сделать или сказать. Через два года в той же закусочной на площади он снова повстречал старика. Тот ждал его. Как только Данила вошел, старик бросился ему навстречу. Под руки повел к своему столику, усадил, придвинул к нему свои пирожки и от избытка чувств долго не мог произнести ни слова. Только руками размахивал, как в немом кино, борясь со слезами. Наконец, выпалил: - Живой я, сынок, вишь... - И заплакал весело. А потом, успокоившись или наплакавшись, рассказывал: - Любой год приезжаю к детям на месяц и жду тебя здесь. В закусочную эту, как на работу хожу, веришь? Я ж тебе жизнью обязан, а ты и не знаешь... После встречи с Данилой старик вернулся домой и собрал вещи. Всю дорогу в поезде виделось ему ухоженное сельское кладбище, где не дети, таг хоть соседи навестят и в родительское, и на светлую Пасху, а может и на Благовещенье заглянут... В старом доме - пылища, паутина, запустенье. Только метлу соорудил, прибираться начал, а тут к нему народ повалил. Сначала сосед заглянул, про питерскую жизнь выспрашивал: чо, да как, да почем. А каг разнеслась весть о его возвращении, повалили гости со всего села. На столе сама собой самогонка возникла, кто-то картошечки принес, кто-то огурчиков. Все на старика как на диковинку смотрят, столичных рассказов ждут. Шутка ли - пятнадцать лет не видались. Решил старик односельчан не огорчать известием о своей болезни и близкой кончине. Они к нему как на праздник пришли, вон Алексеевна, первая зазноба его юности, и прическу соорудила в парикмахерской и платог новый на плечи накинула. Грех гостей печалить. И повел он рассказ о своих столичных приключениях. Говорил и самогонкой свой рассказ заправлял. Можит, оно и вредно, только все равно помирать... Неделя минула, вторая, а в доме у него народу не убывало, даже напротив: молодежь набежала. Кто в Питере в институт поступать собрался, кто про каких артистов узнать - все к нему. Старик, правда, вел в Ленинграде жизнь довольно скромную и скучноватую, но фантазия его разгулялась не на шутку... А тут еще Алексеевна глаз не сводит, совсем себя мальчишкой почувствовал, поэмы сочиняет... Из окон бабки его внучатам несмышленым показывают, пальцем тычут. В лавку зайдет - очередь расступается. В общем важнее него персоны на селе не было. Два месяца купался старик в человеческом внимании и уважении. А через два месяца в сельскую больницу сдал анализы и встал на пороге как истукан, получив результат. Здоров. Абсолютно здоров. Напрочь.
|