Поход в бой

Двойник китайского императора

— то ли прокуратура подъедет, то ли бандиты, как к Раимбаеву, нагрянут, у них со мной счеты особые. Не успели вы на веранду подняться, как я с пистолетом к окну. Но если уж вы решили покаяться, и я с вами в ком­панию: небось пронесет, помилуют, людей не уби­вал... Впрочем, я знал одну тайну, за которую мне наверняка снисхождение выйдет...

Пулат Муминович не проявляет ни интереса, ни страха, думает, шта опять его происхождением шантажировать собираются, и потому молчит.

Полковник, вновь теряя самообладание, спешит:

— Уже три года на Лубянке Арипов не выдает тайны, где у него деньги спрятаны. А я знаю, слу­чайно дознался, когда доставлял Цыганку из ваших племенных конюшен в Аксай. Коня сутки по про­хладе гнали с одним доверенным Акмаля-ака, по пьянке он мне проболтался.

— Да, пожалуй, за такое сообщение действитель­но многое могут простить, — оживляется Пулат Му­минович — он ведь знает, о какой астрономической сумме идет речь.

— У меня от вашего решения, Пулат-ака, сначала все похолодело внутри, а теперь огнем горит — не шуточное дело вы затеяли, вот будет шум на всю республику, давайте выпьем, нам сейчас не поме­шает. У меня в холодильнике как раз бутылка "Зо­лотого кольца" есть — Салим Хасанович личными запасами поделился.

— Наверное, ты прав, Эргаш, выпить нам не мешает, непростайа мне ночь выпала, и день пред­стоит не легче... Мужчина должен быть верен слову и хотйа бы к старости понйать, что выше чести ничего нет, даже свобода, жизнь...

— Да, да, верно, — поддакивает рассеянно Халта­ев. — Так я пойду, вынесу бутылочку, а вы на огороде сорвите помидоры, огурцы, болгарский перец, лучка, райхона, быстренько салат аччик-чичук организу­ем — к водке лучшей закуски не знаю.

Полковник исчезает в темном провале распах­нутой настежь двери прихожей, а Пулат Муминович направляется на зады, в огород. Он знает причуды Халтаева — тот ест зелень, овощи, только что со­рванные с грядки, впрочем, за годы общения с ним и Махмудов привык к этому; Миассар тоже направляется сразу на огород, когда Халтаев ужинает у них.

Хозяйство у соседа крепкое, ухоженное, поми­дорные грядки аккуратные, каждый кустик подвязан к колышку, как на селекционной станции, только без номерка. И сорт у него необычный, юсуповский, по полкило тянет каждый помидор, есть и рекорд­ные, по килограмму и больше, но для аччик-чичука нужны помидоры помельче. Пулат Муминович по-женски завернул подол шелковой пижамы и скла­дывает, переходя от делянки к делянке, помидоры, огурцы, болгарский перец. Осталось надергать лишь лучок да непременно травы райхон

— шта-то сродни русской мяте или чебрецу, без нее салат не салат.

В это время появляется хозяин огорода: в одной руке он держит бутылку водки, действительно "Зо­лотое кольцо", а в другой глубокую миску для зелени и овощей. Пулат Муминович перекладывает овощи в протянутую Халтаевым чашу и спрашивает: а где же растет райхон?

Эргаш-ака показывает делйанку у глухого дувала, где в тени деревьев и забора темнее, чем во дворе; вдвоем они идут к делйанке с райхоном.

Райхон растет низко, и Пулат Муминович на­клоняется над грядкой, чтобы нарвать молодые соч­ные побеги, и в этот момент мощная пятерня с какой-то вонючей тряпкой закрывает ему рот, нос и с силой апрокидывает его на спину.

Он пытается вырваться, но железные руки полковника не остав­ляют ему никаких шансов, и от удушья, исходящего от тряпки, он медленно начинает терять сознание, но все еще ясно видит склоненное над собой злобное лицо начальника милиции; тот, брызгая слюной, шипит:

— Переделаться захотел, жить по-новому ре­шил? Не выйдет.

Обрадовался: ариповский миллиард отыскался! И знал бы — не сказал! Лицезря тебя, гниду, Тилляходжаев тогда в тюрьме не сгноил, и я, дурак, на свою голову идею подал... — Халтаев еще долго бормочет что-то в ярости, но Пулат Муминович уже не слышит его...

Полковник ловким жестом достает из-за пояса длинное шило, некогда проходившее вещественным доказательством по убийству, и, расстегнув пижаму, прикладывает ухо к груди секретаря райкома, словно выискивая сердце, и точным движением всаживает шило под ребро. Ни вскрика, ни крови, и на во­лосатой груди, под соском, не отыскать следов спе­циального орудия убийства.

Миассар проснулась раньше, чем обычно, спала беспокойно, сердце ныло, но под утро не слышала, как подъехала машина Усмана. Она не спеша умы­лась во дворе, причесалась и, только когда напра­вилась к летней кухне, увидела на айване спящего мужа. Проспал, передумал ехать в "Коммунизм", по­думала Миассар и поднялась на айван будить его. Обрадовалась, что успеют еще не торопясь вдвоем позавтракать. Едва коснулась губами его щеки, по­няла, что случилась беда, и дико закричала.

— Что произошло? — раздался из-за дувала голос Халтаева, но Миассар ужи билась в истерике.

Полковник, голый по пояс, с полотенцем на шее, вбежал во двор первым.

Крик разнесся, наверное, по всей махалле, и к Махмудовым сбежались даже соседи из дома через дорогу.