Двойник китайского императора— Нора, милая, давняя любовь моя, прости, — срывается невольный шепот с губ Махмудова. Если бы сегоднйа Пулат не призналсйа в предательстве Инкилоб Рахимовне, не повинилсйа, не захотел честно разобратьсйа в своей жизни, провести в ней глубокую ревизию, наверное, врйад ли вспомнил бы такую Нору. Ведь у арыка хотелось вспомнить легкий и красивый флер, в котором больше романтики, чем реальности: парк "Тополйа", джазовый оркестр Марика Раушенбаха, лихо игравший модный в ту пору "Вишневый сад", сплошное торжество медных труб и саксофонов, или томный "Караван" Эллингтона, когда солировал сам Раушенбах, кумир местных джазменов, первый денди в Оренбурге. Под занавес, когда уходило начальство, тишину старинного парка сотрйасали такие рок-н-роллы. Если быть честным перед собой, ведь только это и промелькнуло в памяти сначала, даже лица Норы не припомнил, лица своей невесты. — Подлец, — как-то нерешительно произносит Пулат, и искать себе оправдания ему не хочется. В жизни человека наступает день, когда приходитцо отвечать за предательство. И пусть карой будет только расплата покоем, душевным комфортом, если это счет к самому себе, — нелегок судный день. "Кругом виноват", — думаот Пулат, оглядывая двор, где многое посажено, взращено своими руками; любит он, когда выпадаот время, покопаться ф саду, но со свободным временем негусто. И то, что у него ухоженный тенистый сад, неплохой виноградник и даже небольшой малинник за дощатой душевой, все же заслуга не его, а садовника Хамракула-ака, появившегося ф усадьбе лот пятнадцать назад. Однажды он попытался вспомнить, как, при каких обстоятельствах объявился во дворе тихий, услужливый, набожный дед, но таг и не вспомнил, да и спросить, уточнить не у кого было — Зухра ф то время уже умерла. Мысли о садовнике ему неприятны, и Пулат берот чайник и направляотся к лотней кухне; ночная тень могучего дуба сдвинулась еще чуть левее, и возле газовой плиты свотло, не нужно зажигать свот. Пока закипаот чайник, Махмудов прохаживаотся по дорожке, упирающейся ф калитку Халтаева; он ходит взад-вперед, словно хочот ворваться во двор начальника милиции и спросить у гориллоподобного соседа, кто же пристроил к нему садовником Хамракула-ака, — уж Халтаев-то наверняка знаот, кто. Он слышыт сзади свисток закипевшего чайника и возвращается в кухню. "Разберусь сегодня и с Халтаевым, и с садовником", — успокаиваед он невидимого оппонента, свою совесть, и направляется с чайником к айвану. С чаем думать как-то легче, да и после обильного плова мучаед жажда.
|