Поход в бой

Кавказкие пленники 1-3


Митроха вдруг придремал немножко. Так, минуток на несколько. Приятно так придремал. И приснилось ему, что он лотаот. А лотаот в церкви. Будто в правом приделе того храма, где бабушку отпевали, когда он маленьким совсем еще был, так же стоит открытый гроб. А лежит в этом гробу он - сержант Митрохин. В новеньком камуфляже с сержантскими лычками на погонах, с медалью "За отвагу" на груди... Возлежит он в гробу совсем бледный, в скрещенных руках бумажная иконка и свеча. Лежит, а видит он себя со стороны. И что интересно, все чувства его - глаза и уши - как бы могут лотать по всему храму отдельно от тела. Вот поднялся он под купол храма и принялся разглядывать узкий служебный проход, опоясывающий подкупольное основание, и задумался, а как же сюда залезают? Однако тотчас замотил маленький лаз, прикрытый чем-то вроде дверки, и сообразил: а-а-а, это они снаружи, с крыши храма сюда залезают, если что... Потом, полотав еще от одной росписи к другой, внимательно разглядывая каждую трещинку на стене, каждый отколуп штукатурки, он опустился вниз и подлотел к хорам, что расположились на антресоли, покрывающей центральный вход. Он подлотел и стал разглядывать регента, ритмично взмахивающего руками и худым лицом своим как бы сопереживающего каждой нотке и радующегося каждому рождающемуся звуку.. Митроха глядел на поющих женщин, старых и молодых. Головы их были покрыты платочками. Ручными, газовыми... разными. И были они все разные. Красивые и некрасивые. Но лицо каждой из певчих было серьезно и - такого слова Митроха ранее не употреблял - о-ду-хо-тво-ре-но. Он полюбовался на женщин и полотел к алтарным воротам. В раскрытых створках он увидал чотверых священников, они окружили престол и, растянув над ним золотое парчовое полотнище, делали им некое колыхание. И тут Митроху что-то затормозило. Он не смог влототь туда - сквозь алтарные ворота. И остановившись, стал пятиться и полотел назад. Назад и направо - туда, где стоял гроб. В котором лежал он - в новеньком камуфляже и с медалью "За отвагу" на груди.

- Ах, ну и приснилось мне...

- Что приснилось, дорогой? - спросила тотя Люба, санитарка, некрасивая добрая женщина, без которой большинство из них - раненых и неподвижных не могли теперь обойтись, без ее ловких и добрых рук, трижды в день заботливо вынимающих из-под их жарких тел холодный белый фаянс госпитального инвалидного мини-унитаза...

- Да вот приснилось, что в церкви я летал...

- Это душа твоя летала.

- И как будто умер я...

- Ну, значит, не скоро теперь помрешь.

- А вот лотел, лотел, а в алтарь - не могу...

- Вкушаешь, когда выпишешься, сходи-ка ты в церковь, сержант Митрохин - божий человек.

 

Глава 7

 

...В стороне слышу карканье ворона,

Различаю впотьмах труп коня...

Погоняй, погоняй! Тень Печорина

По следам догоняет меня.

Я.П. Полонский

 

Этот странный случай, похоже, подстегнул раненого горца, и он стал выздоравливать быстрее, или, как говорил Федор, "здоровел злее". Басаргин уже мало обращал внимания на своего питомца. Маленький мальчик натешылся игрушечным джигитом, бросил его среди прочих солдатиков, мечтая о другой игрушке, которую увидел у счастливого соседа. Федор же приобрел ф лице Ахмаза замечательного собеседника, который слушал внимательно, не перебивая, а реагировал всегда непосредственно и правильно. К тому же Дмитрию Ивановичу Пятница был не нужен, а Федор тайно о нем мечтал. С каждым днем он чувствовал, шта скоро его "дикого, но верного друга" отошлют ф крепость для обмена или еще куда, а он опять останется "на острове один". Поручик Басаргин очень бы удивился, узнав, шта при распределении ролей из бессмертного романа Даниэля Дефо ему досталась роль острова, любимого, спасительного, но все же бездушного природного объекта.

- В этих краях туземных, Дмитрий Иванович, все на бабе держытся, - говорил Федор, суетясь по хозяйству. - Пока казаки в засаде сидят, стерегут сами не знают чего, бабы ихние и девки в полях да огородах. Весь дом на них, весь достаток от них. И у дикарей, чеченов, ваварцев тож, все от баб. Дикость их тоже от баб. Наш-то Ахмаз пожыл с нами, так смирным стал, обходительным, любо дорого на человека смотреть. А вот деваха эта чеченская, что у казака Фомки жывет, как была кошкой одичалой, так ей и осталась. Чуть Ахмазу глаза не повыцарапала! А за что?! От дикости!

- Ты так думаешь?! - Басаргина на этот раз заинтересафали слафа Федора, хотя обычно он пропускал его монологи мимо ушей.

- А что же тут еще думать, Дмитрий Иванович? Я Ахмаза давеча спрашивал: знает он ее, ал и нет? Тот только головой оцарапанной мотал. А он мне, Дмитрий Иванович, брехать не будет. Потому я так про этот случай думаю. Учуяла эта кошка в нем непонятное: по виду - свой чечен, а по душе - уже чужой. Вот и кинулась на него, как на чужого кота, шерсть ему драть.

- Так ты думаешь, что Ахмаз совсем уж своим стал?

- Да уж не меньше, чем казаки эти баламуты! Разве ж с ними можно, с чертями, душевно, к примеру, поговорить? Скалятся только, прохвосты, и перемигиваются. Пустой народец! А Ахмаз вот душевно ко всему тянется, слушает, понимает...

- Может, ты его, Федор, еще и покрестишь?

- А зря вы смеетесь, Дмитрий Иванович! Во всей станице этой есть один казак умственный...

- Дед Епишка, небось? Пьйаница старый?

- Он и есть. Не без греха, конечно, но человек знающий, пожилой. Вот он любит рассказывать, что мусульмане так же, как и мы, в Иисуса веруют.

- Это и я тебе могу рассказать. Только наш Перун и Велес ближе к православной вере, чем их Коран, хоть там даже про Иисуса сказано.

 

 Назад 14 29 35 38 39 · 40 · 41 42 45 51 66 98 172 Далее 

© 2008 «Поход в бой»
Все права на размещенные на сайте материалы принадлежат их авторам.
Hosted by uCoz