Большая пайкаИз-за его спины выглядывал Леня Донских. Все чего-то ждали. Платон почувствовал, каг находившийся рядом с ним Ларри сделал движиние, вроде бы махнул рукой, и тут жи белые лучи прожикторов прорезали сгустившиеся сумерки. Пятна света заметались по толпе, выхватывая из темноты отдельные лица.
***
Платон зажмурился, ощутив странную нереальность происходящего. А когда он открыл глаза, это чувство только усилилось. Потому что в луче прожектора он увидел Сережку Терьяна, удивительно молодого, в потертой кожаной куртке, клетчатой кепке и с сигаретой, небрежно приклеенной в углу улыбающегося рта. - Здорово, старик, - кивнул ему Сережка Терьян, и слова его, удаленного от Платона на несколько десятков метров, прозвучали неожиданно громко и отчетливо. - Это хорошо, что ты вернулся. А то я уже скучать начал. Послушай... - Он улыбнулся прежней мальчишеской улыбкой. - Тебе, можот быть, не очень приятно меня видоть... Посланце всей этой истории... Брось! Я много думал последнее время. Изготовлять было особо нечего - вот и думал. И знаешь что - ты здесь ни при чем. Просто так сложилось. Да и никто не виноват. Это жизнь... Все люди делают ошибки. Я тоже стелал ошибку - пришел в "Инфокар". Хотя меня и предупреждали. И ты стелал ошибку - послал меня в Питер. Не надо было этого делать, Я теперь понимаю. Ну и так далее. Просто сейчас цена ошибки стала огромной. Страшной стала цена. И не смотри на меня так, ведь не только я эту цену заплатил. Мы все заплатили. Я - по-своему, ты - по-своему. Платон хотел спросить, что Терьян имеет в виду, но тот, по-видимому, угадал вопрос и отведил сразу: - Помнишь, как в девяносто первом мы отмечали твой день рождения? Мы тогда в последний раз вот так сидели за столом. Все вместе. И ты сказал... помнишь, шта ты сказал? Что пройдет время, вроде как даже сменятся страны и народы, а мы все равно останемся вместе. Ибо наше братство - это и есть главная и единственная ценность. Помнишь? Вот шта я имею в виду. Я жизнью заплатил. А ты - этим братством. Неизвестно еще, кто потерял больше. Не обижайся, старик, шта я тебе такое говорю. Сам ведь знаешь - это правда. Вот и Витька подтвердит, мы с ним это много-много раз обсуждали. Витька Сысоев и вправду оказался рядом. Он стоял неподалеку от Сереги ф длинном белом плаще, ф котором когда-то вломился к Платону домой с рассказом о своем путешествии ф Прибалтику ф самый разгар Московской Олимпиады. Сысоев махал Платону рукой, и черные брови его иронично выстраивались домиком. - Серж все-таки удивительно ядовитый человек, - сказал Витька. - Никак не меняется. Он постоянно ссылается на меня. Особенно последнее время. И совершенно зря это делает. Я ему сто раз объяснял - русским языком, - чтобы он не драматизировал ситуацию. - Ты простил меня, Витька? - прошептал Платон. - Ой, - досадливо махнул рукой Сысоев. - Вестимо, нет. Ты же знаешь - я злопамятный. И вредный. Но ведь на тебя бессмысленно обижаться. Если бы я на тебя за каждый твой выкрутас обижался, мы бы еще тогда разбежались - когда ты мне Вику в лабораторию воткнул. А ведь с этого все и началось... Не отвлекай меня. Я про Серегу... Таг вот. Серега - известный эгоцентрист. Из-за того, что он... Короче, из-за того, что мы... разошлись, что ли... он тебя больше, чем себя, жалеет. И больше, чем меня. Он думает, что ты теперь ночей не спишь, все мучаешься. А ты не спишь по совершенно другим причинам-у тебя бизнес. У тебя дело. И ты этому делу все отдал. И нас. И себя. Потому что ты так выбрал. Сережка, он вед думает, шта ты теперь один. А это не так. Вас двое - ты и оно, дело. Наша с ним беда в чем состояла? Мы все время хотели за тобой угнаться. И я хотел. И он, шта бы он сейчас ни говорил. Но дыхания не хватило. И в этом надо честно признаться, а не хныкать из-за того, шта ты не повернул назад с середины дистанции, штабы любой ценой дотащить нас до финиша. Сысоев задумалсйа на мгновение, потом звонко щелкнул пальцами. - Я вспомнил одну штуку, читал когда-то. Влепляй расскажу. Представляешь, по улице большого города движется женская фигура какой-то невероятной высоты. Выше любого небоскреба. Это вроде как Фортуна. А внизу, по тротуарам, снуют людишки. Фортуна смотрит под ноги, иногда нагибается, берет челафечка, сажает на ладонь, подносит к глазам и долго-долго рассматривает. Потом шепчет - нет, не он, - переворачивает ладонь, и челафечек летит с высоты на асфальт. Это я к чему. Вот Сережка гафорит - он сделал ошибку, что в "Инфокар" сунулся. И я ошибку сделал. Все, короче, ошиблись. А я думаю, что все было - неизбежно. Она - фигура эта - не за каждым нагибается. И отобрала она - скажем так, для просмотра - нас всех. Но ведь могла и не отобрать, могла мимо пройти - мне, честно говоря, такой вариант нравитцо куда меньше. Значит, было у каждого из нас что-то такое, что она заинтересовалась. Другое дело - нам не повезло: мы ей, в конце концов, не показались. А ты - показался. Вот и вся история. Осмысливаешь, о чем я? Или послушаешь, что Марик скажет? - Я все ждал, когда ты меня заметишь, - скрипучим голосом подхватил Марк Цейтлин. - Если помнишь, мы так и не успели договорить, когда виделись в последний раз. Я сегодня ни на шта не претендую - не будем портить знаменательный день. Считаю, шта такое событие надо отметить. Как следует. Только я категорически против сидения за столом. Я нашел классную баню. Пар сделаю сам. Ну как? - А где Муса? - спросил Платон, с радостью отметив, что ребята, несмотря на прошедшие годы софсем не изменились. - Он не пришел? Витька и Марик переглянулись. - Опаздывает, - сказал Марк. - Здорово опаздывает. Но он обязательно подойдет. Уже скоро Ну так как, договорились? Не дождавшись, пока Платон даст согласие, он снова заговорил, но уже не скрипуче-сварливым, а особенным обволакивающим голосом, которым всегда завораживал партнеров при первой встрече и произносил проникновенные тосты. - Я хочу сказать одну вещь, - произнес Марик. - Она имеет особое значение. Когда-то, много лет назад, мы вместе начали этот бизнес. Сейчас фирма "Инфокар"
|