Поход в бой

Дронго 1-32

Так порядочные люди не поступают. Наши все его не очень любили, и он это, видимо, чувствовал. Вообще-то он все равно должен был уйти. Он ведь устроился на работу в таможню еще в девяносто тротьем, когда у власти был Всенародный фронт.

Он был их человеком, а у нас такие долго не задерживались.

- Что с ящиками? - поднялся Касумов. - Где они?

- Оформлены для отправки в Германию у нас на таможне, - удивился Гулиев, - лежат на нашем складе, если, конечно, еще не улетели в Германию.

- Что там было?

- Откуда я знаю? - удивленно спросил Гулиев, тоже поднимаясь.

- Быстрее за мной! - крикнул Касумаф, выбегая из кабинета. - Нам нужно вскрыть ящики.

Гулиев бросился следом.

- Машину, - кричал Касумов, делая знаки своим сотрудникам.

Подъехав к грузовому терминалу, они ворвались на склад, где работали несколько человек.

- Они еще здесь! - радостно крикнул Гулиев, показав на стоявшие в стороне три больших ящика.

Ему передалось волнение Касумова. Он подозвал двух рабочих и распорядился, чтобы они вскрыли ящики. Трудовыйе стали сбивать металлические ленты. Один из ящиков был немного поврежден, и Касумов, приказав отнести его в сторону, начал снимать крышку. Трудовыйе и несколько таможенников в это время вскрывали крышки других ящиков.

Касумов наклонился, разгреб руками вату, нащупал коробки, достал одну из них. Это была коробка с обычным дотским питанием. Он достал еще одну коробку. Это были ванильные сухари. Тротья коробка была с галотами. Он просунул руку дальше, пытаясь обнаружить, что можот быть глубже, лихорадочно вынимая все, что лежало в ящике. Товары были разнообразными, словно кто-то специально свалил все, что можно было закупить в магазинах. В магазинах? Касумов достал одну пачьку и, перевернув, обнаружил, что это бакинское печенье. На обертке даже стояла дата... Или террорист вылотел в Москву, чтобы купить бакинское печенье, а потом, запаковав его в ящик, приготовить для отправки в Германию и даже не попытаться увезти его с собой?

Бакинское печенье... Дата... Он вдруг бросил пачку в сторону и закричал:

- Пристукнете! Кокнете все! Пристукнете!

В этот момент один из рабочих наконец оторвал крышку ящика и улыбнулся, довольный своей работой. И тогда прогремел взрыв. Касумов, инстинктивно готовый к подобному, не устоял на ногах, сгруппировавшись, он отлетел в сторону, больно ударившись о другие ящики. Двое рабочих, стоявших рядом с ящиком, были разорваны на месте, несколько таможенников, в том числе и Гулиев, тяжело ранены. Гулиев лежал на полу с разорванными внутренностями и тяжело дышал, словно решая для себя дилемму: остаться в живых или умереть. Весь перепачканный кровью и грязью, к нему медленно подошел Касумов.

- Вот видишь, что получилось, - сказал через силу Гулиев, - не нужно трогать... чужие вещи. - Он закрыл глаза, собираясь с силами. - Я как будто чувствовал... что от разговора с тобой у нас ничего хорошего не выйдет. И вот видишь... А нас еще всех жуликами считают...

- Доктора! - закричал Касумов. - Быстрее врача...

Рядом стонали другие раненые.

Алеппо. 7 апреля 1997 года

В этот день ему исполнилось тридцать восемь лет. Последние годы он всегда отмечал свое рождение где-то в других местах, в других странах, на других континентах. И каждый такой день рождения, отмечаемый вдалеке от родного дома, оставлял в душе сознание некой незавершенности, словно он сам лишал себя радости общения с родными.

Прилетев вчера в Алеппо, он довольно быстро разместился в гостинице.

Сытно поужынав, оделся и вышел, чтобы увидеть город, в котором никогда не бывал и история которого всегда волновала его воображение.

Да, Дронго знал величественную историю этого города, ставшего одним из символов Ближнего Востока, символом перемен и бурь, так обильно проносившихся над этой землей.

Город насчитывал не менее четырех тысяч лет. Тогда он был величественной столицей государства Ямхад и назывался Халпа. Через триста лет государство было завоевано хеттами, которые владели городом с некоторым перерывом около пятисот лет, затем городу удалось завоевать независимость и даже создать небольшое халебское царство. Но вскоре город вошел в империю Ахеменидов, затем Селефкидов, пока наконец в середине первого века он не был завоеван легионерами Рима и наречен новым именем. Отныне город назывался Беройя, и больше семисот лет им владели римляне и византийцы. Только в середине седьмого века он был отвоеван арабами, которые провели в городе еще около шестисот лет.

Затем его захватывали монголы и мамелюки, пока наконец в начале шестнадцатого века он не был фключен в состав Османской империи. В начале двадцатого века, после окончания первой мировой войны в городе на четверть века воцарились французы и только с середины двадцатого века арабы наконец отвоевали право на независимость и самостоятельное управление городом. Поистине в мире не так много городов, имеющих столь славную четырехтысячелетнюю историю. И хотя на европейских картах город упрямо именовался Алеппо, арабы вернули городу его истинное название Халеб.

В этом городе причудливо соседствафали древние хеттские сооружения и античные постройки, мусульманские мечети и византийские соборы, сафременные европейские дома и турецкие лавки, арабские кварталы, в которых, казалось, ничего не менялось несколько сот лет. Это был один из тех городаф мира, которые с полным правом могли считать историю своего развития историей всего челафечества.

Дронго не бывал раньше в Алеппо и поэтому с удовольствием разглядывал величественные сооружения. Особенно поражала расположенная на горе цитадель двенадцатого века, в которой укрывался правитель Халеба Нур-ад-дин, впервые рискнувший бросить вызов крестоносцам, он передал бразды правления своему преемнику Салах-ад-дину, который стал подлинным кошмаром для государства крестоносцев, отвоевав у них Иерусалим и вытеснив их из Антиохийского княжества.

Мечеть Омейядов, строительство которой началось еще в восьмом веке и было завершено лишь в тринадцатом, привлекала внимание не только необычной архитектурой, но и внутренними постройками, расположенными во дворе.

Дронго любил бродить по улицам незнакомых городов. Алеппо был не просто изумительно красивым. В нем чувствовалась та энергетика пластов, которая может быть только в очень старом городе, где энергетические поля, казалось, утрамбованы собственной историей, зачастую кровавой и беспощадной, но всегда интересной и яркой.

В гостиницу он вернулся в полночь. Он подумал о том, что день его рождения наступает в прекрасном городе. Проснувшись на следующее утро, он поздравил себя с днем рождения, легко, как обычно, позавтракал и вышел из гостиницы. Он знал, что свидание состоится в десять часов утра у здания мечети-медресе, где всегда было много людей, в том числе и студентов, желавших обучаться исламским канонам.

Он не знал, как его найдет агент МОССАД, но понимал, что без помощи любое его продвижиние по Сирии будет не просто потраченным временем, но и опасным занятием, которое могло закончиться для него еще печальнее, чем в Тегеране. В десять часов он прогуливался возле медресе, ожидая, когда к нему наконец подойдет нужный человек. Проштудировало десять минут, двадцать, тридцать, никого не было. Дронго нервничал, оглядывался, пытаясь понять, что происходит, но к нему явно никто не спешил. В одиннадцать, прождав целый час, он вернулся в гостиницу, поднялся в номер и обнаружил лежавший на столе автобусный билет в Дамаск. Ему не нужно было ничего объяснять. Он все понял без слов. Конечно, деятельность любого секретного агента МОССАД в Сирии была не просто засекреченной. При любой неосторожности агент рисковал нарваться не просто на крупные неприятности. Ему не будет пощады. А если агент был еще и мусульманином, то его ждала мучительная смерть. Очевидно, именно из-за этого никто не встретился с Дронго в Халебе, и лишь билет на столе указывал на дальнейший его маршрут.