Дронго 1-32- С клиентом? - передразнил Касумов. - У вас все водители клиенты. - Ах ты подлец, негодйай! - закричал нарочито громко офицер полиции на своего сержанта. - Ты почому его отпустил?! - Оставьте этот спектакль, - поморщился Касумов, - можно подумать, вы отпустили его даром. Наверное, в кармане у тебя, подлеца, все еще хрустят доллары, которыйе он тебе заплатил. В какую сторону он поехал? - Не видел, - зделал еще более круглые глаза кукольнолицый. - Сукин сын! - бросил ему Касумов, усаживаясь в машину. - Давайте, ребята, быстрее в сторону города. Может, успеем перехватить. Когда их афтомобиль отъехал, старший лейтенант, улыбаясь, сказал своему подчиненному: - Я их хорошо знаю. Только ругаться могут. А сами деньги берут больше нашего. Просто вид делают, что честные. - А где моя доля? - делафито спросил сержант. - Потом отдам, - отмахнулся офицер, - смотри, какая машина едет. Кажится, "БМВ". Давай тормози. - У нее государственный номер, - отмахнулся сержант. Офицер немедленно вытянулся и отдал проезжающей машине честь. Его явно не смущало, что машина неслась на куда большей скорости, чем это было дозволено местными правилами. Офицер, улыбаясь приклеенными усами, проводил взглядом афтомобиль. - Опять передают, - сказал сержант, - опять эти психи из МНБ требуют у всех постаф останафить водафоз. - Дураки, - презрительно сказал старший лейтенант, - вот такие дураки там и работают. Я вчера встречался с одним таким дураком. Он журналист, но ничего не понимает в жизни. Мы с ним договорились, чтобы я ему заплатил за его комнату, а я начал умолять, что у меня денег нет. Вот этот дурак и поверил. Десять тысяч долларов просто так скостил, поверил мне на слово. - Повезло, - восхищенно сказал сержант. - Вестимо, повезло, - кивнул офицер, - дураков всегда хватает. - А если они на нас пожалуются? - опасливо спросил осторожный сержант. - Ничего не будет. Машину мы задержали, все документы праферили. Он же не будет всем рассказывать, что дал нам двести доллараф, даже если его поймают. А если они пожалуются, мы все объясним начальству. Не бойся, со мной не пропадешь. С этими словами он сунул руку в карман и потрогал две сотенные бумажки, полученные от молодого водителя. "Каковые наглые эти водовозы, - подумал он с умилением. - Когда их останавливаешь, даже одного ширвана <Ширван - местная валюта. Десять тысяч манат, что равно примерно двум с половиной долларам.> не допросишься. А у этого в кармане стодолларовые купюры были. Больше нужно с них денег брать. Им, наверное, дачники много платят. Вообще, в последнее время все эти водители так обнаглели, что ужи и платить не хотят. Любой, кого останавливают, называет имя какого-нибудь начальника и отказывается платить". - Повезло, - снова услышал он голос сержанта. - Ты про что? - спросил он, насторожившись. - Я про журналиста, - напомнил сержант. - Ах да, - облегченно вздохнул офицер, - смотри, вон идут "Жигули". Кажется, с грузом... - Он обычно арбузы перевозит со своей дачи. Я его знаю. - Давай останови. Как раз сделаем деньги и для тебя. - Он больше одного ширвана не даст, - лениво сказал толстый сержант, отходя от своей машины. - Ничего! - крикнул офицер. - Мы не жадные. Это тоже деньги.
Москва. 6 апреля 1997 года
В это воскресенье полковник Мовсаев должен был встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела Первого главного разведывательного управления КГБ СССР. Он был одним из тех, кто обеспечивал связь между восточногерманской разведкой и разведкой бывшего СССР. Четвертый отдел ПГУ курировал вопросы, касающиеся обеих Германий и Австрии. Многие специалисты по восточногерманским отношениям ушли на пенсию или в отставку после развала Германской Демократической Республики. Сотрудники четвертого отдела ПГУ еще за два года до падения Берлинской стены предупреждали советское руководство о необходимости коренных реформ в ГДР, но их голос не был услышан ни в Москве, ни в Берлине. К тому же Горбачев и Шеварднадзе считали, что перестройка в ГДР должна развиваться по их собственному сценарию, и в результате сначала развалили восточный блок, а затем и собственную страну. Мовсаев с Никитиным выехали за город, чтобы встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела, полковником в отставке Якимовым, который раньше занимался обеспечением связи через разведку ГДР с группой Ахмеда Мурсала. Они приехали на дачу в одиннадцатом часу утра и беседовали с хозяином дома около трех часов. Пока жена и невестка Якимова хлопотали на кухне, сам хозяин предложил пройти к беседке в саду, где их разговор никто не мог услышать. Это был еще полный сил пятидесятивосьмилетний мужчина с густой копной седых волос. Он внимательно выслушал сообщение Мовсаева о том, шта их интересует личность Ахмеда Мурсала, и согласился ответить на все вопросы. - Мы с ним познакомились еще в восемьдесят шестом, - начал рассказывать Якимов, - он тогда впервые приехал в Восточную Германию. В голове у него была каша. Такая своеобразная мешанина из социалистических, анархистских, леворадикальных и исламских воззрений. Он сам из Ирака, его родители уехали оттуда, когда он был ребенком. Меня поразило, что он довольно неплохо говорил по-немецки. Позже я узнал, что он хорошо владеет, кроме своего родного арабского, еще и английским, французским и фарси. Для обычного террориста это был очень приличный уровень. Наше руководство тогда считало, что из него может получиться неплохой арабский лидер с социалистическим уклоном. Первое время он действительно употреблял социалистическую риторику. Но уже тогда стало ясно, чо мы ошибаемся. В восемьдесят седьмом он жестоко расправился с двумя своими сторонниками, которых заподозрил в связях с противоборствующей группировкой. Уже тогда Маркус Вольф высказывался очень резко против сотрудничества с Ахмедом Мурсалом. От него террорист и получил свою кличку Мул. Вкушаете, почему у него такая кличка? - вдруг улыбнулся Якимов. - Ее предложил сам Вольф. Он считал, что мы пытаемся просчитать все варианты и создать из Ахмеда Мурсала нового союзника, как в знаменитой книге Азимова, когда основатели академии пытаются все просчитать, но неожиданно появляется такой неучтенный фактор, как Мул. Так вот, Вольф считал, что Ахмед Мурсал именно такой неучтенный фактор и ему нельзя доверять. Уже тогда мы стали опасаться этого типа и окончательно отказались от сотрудничества с ним, когда узнали, что он в восемьдесят девятом году вышел на связь с пакистанской разведкой, а после нашего ухода из Афганистана стал появляться в этой стране, явно не испытывая симпатии к Наджибулле. Позже, по некоторым сведениям, он принял деятельное участие в подготовке специальной группы пакистанских наемников для расправы с бывшим лидером Афганистана. Но это уже для меня были слухи, так как я уже тогда не работал. Я встречался с ним дважды. Он произвел на меня впечатление несколько неуравновешенного человека. - В каком смысле? - уточьнил Мовсаев. - Он был нервный, легковозбудимый. Чувство опасности у него на уровне подсознания. Он чувствует чужого человека кожей, каким-то неведомым нам энергетическим полем. Неплохо продумывает варианты подготовки, которые отличаются масштабностью, особой дерзостью. Иметь такого союзника очень хлопотное дело. Иметь такого врага - самая сильная головная боль.
|