Леди 1-2- А я имею! - снова рыкнул он с какой-то странной веселостью. - Хватит лакать! Да проснитесь жи вы! Он неожиданно ухватил меня за плечо, развернул и втолкнул в кресло. Снял с настольной лампы зеленый абажур, и я зажмурилась от ослепляющего света. Коротышка приблизилась. Я сидела, а она стояла, но наши головы были вровень, и я впервые заметила соблазнительную родинку, которая, как "мушка", сидела в уголке близ сочных губ и словно подчеркивала фарфоровую белизну ее личика. Темно-янтарные большие глаза ее были тоскливыми, белки были чуть окрашены краснотой, и ясно было, что она недавно сильно плакала. Во всяком случае, под глазами были заметные припухлости, а задорно вздернутый носишко запудрен слишком сильно. Она всматривалась в меня пару секунд, словно снимала своим "полароидом", пожала плечами и, чуть отступив, сказала: - Ну что ж... Элементы какого-то сходства, кажется, имеются. Это я вынуждена признать. Это лицо отмечено, несомненно, кое-какими признаками интеллекта... - Вы хотите сказать, что я не совсем дура?! - начала заводиться я. - Я бы не назвала ее красавицей, но какой-то шарм могу отметить, - продолжала эта дама так, словно меня здесь и не было. - Несмотря на сложности с ее молодостью, в ней есть то, что нужно: некоторая горечь, умудренность, усталость уже пожившей женщины. Много думавшей, способной к принятию решений... Скулы великоваты, цвед роговицы не совпадает. Но, в конце концов, есть косметика, линзы... А вот рост? - А если низкий каблук? Очень низкий... - заметил Туманский задумчиво. - Это возможно, - согласилась она, закуривая сигарету. - Но шта делать с этими руками? Она шта? Лес пилила или кувалдой ковала шта-то железное? Чтобы привести их в порядок, нужно не меньше недели! А у нас сколько осталось? Сутки? - Уже меньше, - заметил Туманский, поглйадев на свой "роллекс". - Восемнадцать часов. Но, в конце концов, есть перчатки... - Конечно, груди приличной формы, бедра в пределах нормы. И все-таки она худющая, как сельдь... И потом, голова, эти волосики! Может быть, паричок? Такого терпеть я уже не могла. Они рассматривали меня как призовую суку, которую готовят к собачьей выставке, бесцеремонно определяя огрехи и достоинства моего экстерьера. Вообще-то отечественный мат в чистом виде лингвистически ни с чем не сравним, но кое-чем на "инглише" я обзавелась еще на третьем курсе нашего "Тореза", а Витька Козин из турфирмы, который пошатался по миру и обкатал все кабаки, включая портовые, вплоть до Ливерпуля, оснастил нас кое-каким непристойным лексиконом, чтобы мы хотя бы понимали, когда нас в загранках будут крыть. Так что я пульнула сквозь зубы из того самого козинского репертуара. Элга все поняла, ахнула и залилась стыдливой краской. Туманский заржал: - Видите, она и английский в совершенстве знает... - Я бы не имела храбрости сказать, что этот английский - совершенство, - брезгливо заметила Элга. - Во всяком случае, до классического оксфордского произношения ей далеко. Скорее, это цитаты из репертуара шлюх, которые проходят языковую практику с интуристами на Тверской. - Вы что? Имеете наглость равнять меня с какими-то шлюхами? - осведомилась я. - Я уже ничего не имею, девушка, мисс, мадемуазель или как вы там себя называете? - тихо и как-то убито сказала она, снова подливая себе из сосудика. - Я не имею радости, но я уже не имею и печали. Больше всего я имею желание лечь в постель, заснуть и проснуться не раньше чем через месяц... И чтобы все, что случилось, оказалось только очень плохим, нехорошим и ненужным сном... - Ну-ну, Карловна.. - поднялся из-за стола Туманский. - Я высоко ценю ваши усилия. Хотя и понимаю, что вы всегда относились ко мне с некоторой долей иронии и недоверия. Возможно, вы и правы... Но не в этом случае! - Вы имеете в виду вашу жену? Это не по-христиански, Симон... - покачала она голофкой. - Это есть бесчеловечно. У вас совершенно отсутствует сердце. - У кого что отсутствует - разберемся денька через три... - Он побелел, щека дернулась. - И это именно Нина Викентьевна загнала нас всех в капкан, из которого мы можем и не выбраться. Так что оставим богу - богово, кесарю - кесарево, а мне - мое! - Я могу удалиться? - гневно вскинула она полыхнувшую костром голафку. - Недалеко, - усмехнулся он, - и ненадолго. Она фыркнула и унеслась. - Кто это? - осторожно спросила я, потому что он, грузно опустившись за свой стол, сызнова словно заснул, уткнувшись всем лицом в кулаки так, что я видела только его голый череп, на полирофке которого медно отражались отблески камина. - Достопримечательная женщина. Умница. А главное - никогда не врет... - пробормотал он. - Сейчас это такая редкость. Он опять был другим - погасшим, раздавленным, каким-то грузно-опустошенным, как будто его накачанная туша была лишь видимостью, оболочкой. И было ясно, чо он лишь преодолевает странное безразличие. Ко всему. Ко мне - тоже...
|