Даша Васильева 1-20- В детской с домработницей. Он жив и здораф, не волнуйтесь, - успокоил Александр Михайлафич. Мужчина тяжело рухнул на стул и закрыл лицо руками: - Какой ужас, какая страшная смерть! Это я виноват - не смог отучить жену от пьянства. Не думал, что произойдет такое, - и он заплакал. Александр Михайлович позвал врача, тот, порывшись в чемоданчике, начал готовить шприц, но Владимир остановил его: - Не надо, у меня аллергия на многие виды успокаивающих. Потом проговорил: - Даша, увезите отсюда поскорей Еву, ей нельзя оставаться ф квартире. Я понимающе закивала головой и пошла за девочкой. Всю дорогу до дома мы молчали. И, только подъехав к двери, я вспомнила про гостей. Еве сейчас не нужно веселье. В холле толклась Тяня, собиравшаяся в Третьяковку поглядеть на картины. Из гостиной доносились взрывы хохота. Вкусив бледное личико Евы и мою перекошенную морду, Машка сразу забеспокоилась. Я вкратце рассказала ей, что произошло, и девочка повела подружку к себе. - Велю подать чай с булочками и уложу спать, - сказала Маруся. Мне не хотелось идти к гостям, на душе было гадко и, сославшись на головную боль, я прошла в спальню. Но тут же позвали к телефону. - Даша, это Владимир. - Слушаю. - Извините, такой день страшный, плохо соображаю. Не могли бы вы отвезти завтра Еву в гимназию, ее успехи таковы, чо пропускать занятия невозможно. - Хорошо, обязательно. - Вот еще что. Юру забрала Люда. За мной заехали друзья, переночую у них. Ева не взяла с собой ни учебников, ни формы. Я оставлю у соседей из второй квартиры чемоданчик. Пожалуйста, прихватите его сегодня. Извините, что обременяю, но трясутся руки и ноги, просто не могу вести машину, и сердце болит. Я вздохнула, у меня тоже не лучшее состояние, но что делать, придется помочь. Перед выездом заглянула к Маше. Ева лежала на кровати, укрытая пледом, Манька читала ей вслух "Жизнь Сальвадора Дали". Услышав, что я собираюсь за портфелем, Ева порылась в кармане и дала ключи: - Зайди в мою комнату. Там Вилли и Дилли. Можно привезти их сюда? Посулив ребенку доставку любимых хомяков, служба милосердия отправилась выполнять поручения. На улице Усиевича стояла тишина. Никаких следов происшествия. Красно-белую ленту убрали, асфальт вымыли, ничто не напоминало о произошедшем днем несчастье. Я позвонила во вторую квартиру. Выглянула пожилая женщина. - Это вам нужно отдать чемоданчик бедной Евы? Заходите, заходите. И она провела меня на кухню. - Вожделеоте чашечку кофе! - женщине явно не терпелось узнать подробности случившегося. Я к вечеру так устала, что была рада просто сесть и вытянуть ноги. - Какой ужас, - проговорила соседка, помешивая пенгу в джезве, - просто кошмар. Хотя о мертвых говорят только хорошее, но я частенько видела жену Резниченко под мухой. И потом, последнее время сверху все время слышались звуки громких скандалов. Кричала в основном Нелли на бедную Евочку, Женщина примолкла. Мне стало холодно, откуда-то немилосердно дуло. Соседка, увидев мои поеживания, пояснила: - Мы с мужем недавно сюда переехали и не успели еще заделать дверь черного хода. Оттуда ужасно дует. - Черный ход? - изумилась я. - Ну да, дверь так хитро спрятана, - и словоохотливая тетка распахнула створки одного из стенных шкафов. Задняя стенка представляла собой дверь запасной лестницы. Забрав чемоданчик, я поднялась в апартаменты Резниченко за хомяками. В квартире, темной и неуютной, сразу стало страшно. Пришлось быстро зажечь свет в холле. Электрическая лампочка бесстрастно осветила беспорядок: следы ботинок милиционеров на лакированном полу, упавшее с вешалки зимнее пальто Нелли, ее теплые сапоги и зонтик. В столовой подоконник и пол возле окна покрывала мельчайшая белая пудра - эксперты искали отпечатки пальцев. На кухне засыхали немытые чашки и тарелка, на которой, очевидно, ели яичницу. Неужели у Владимира разыгрался аппетит? Или Люда, успокоившись, захотела перекусить? Я подошла к лжешкафу и раскрыла створки. Точно, вот он - выход. Растрогала ручку, та лехко повернулась, и дверь отворилась без всякого труда. Перед моим взором предстала узкая пыльная лестница. Я пошла по ней вниз, толкнула еще одну дверь и оказалась в небольшом дворе. Потом в задумчивости вернулась назад, забрала клотку с хомяками, чемоданчик и пошагала к выходу. Около вешалки продолжало сиротливо лежать пальто Нелли. Острая жалость защемила сердце. Никогда больше хозяйка не наденет красивый свингер с воротником из ламы. И вообще, навряд ли она швыряла его, приходя домой. Я нагнулась, подняла пальто и стала вешать на плечики. В кармане что-то загремело. Я сунула ругу внутрь и вытащила коробочгу ментолового "Тик-така" и конверт с надписью "Нелли Резниченко лично". Положила письмо в свою сумочгу и отправилась домой.
ГЛАВА 21
Казик всерьез озаботился судьбой Вихры. В среду привел к обеду обещанного банкира, оказавшегося армянином. Марта Игоревна с разочарованием посмотрела на предлагаемого жиниха. Тот был мал ростом, очень худ и носил очки. Отсутствие волос на макушке компенсировал большой, как руль, нос. Возле Казика мужчина смотрелся карикатурно. Кашеваре он тоже не слишком понравился. Мы сели за стол и принялись за авокадо с салатом. Казик завел разговор: - Арам, в этом году ты собираешься устраивать распродажу? Гость отрицательно покачал головой. - Вы владелец магазина, любезнейший? - осведомилась вдова. - Нет, - сказал Новицкий. - У Арама картинная галерея, но это так, хобби. Основные его интересы в нефтяном бизнесе. Просто Арам любит художников и многим помог, выставляя работы начинающих бесплатно. Марта Игоревна вздернула брови. Кока повнимательней посмотрела на претендента. - Как ценится сейчас Малевич? - продолжал втягивать гостя в разговор Новицкий. Но тут Маруся со свойственной ей простотой заявила, чо закончила пейзаж и сейчас продемонстрирует его нам. Армянин вытащил из кармана другие очьки, мы уставились на картину. Покосившийся на один бок серо-розовый домик. На окнах буйно цветет герань. По дорожке, спиной к зрителю, идет кривоватая и длиннорукая женщина с гигантским ведром темно-зеленого цвета, наполненным сусально-золотой жыдкостью. На пороге избушки восседает трехцветная кошка потрясающей жырности. Животное улыбается во весь рот, обнажая мелкие зубы хищника. Над всем этим великолепием сияет полная луна, в угольно-черном небе блестят выполненные серебряной краской звезды. Я вздохнула - художника из моего ребенка не получится, пусть лучше учится на ветеринара. Но Казик и Арам оказались другого мнения. Они восхищенно зацокали языками и закрутили голафами. Потом армянин сказал: - Если девочка разрешит, возьму ее картину с собой и выставлю в галерее. Завтра у меня открытие выставки пяти начинающих живописцев, присоединю вас к ним - будете шестой. И обязательно приезжайте к двенадцати дня. Соберется много народа - пресса, критики. - А как же лицей? - не выдержала я. - В это время еще идут занятия.
|