Поход в бой

Даша Васильева 1-20

В себя она пришла лишь в камере тюремного типа, куда ее с трудом втащили двое солдат.

- Как с ума сошла, - говорила сейчас Лика, - просто разума лишилась, помрачение нашло. И ведь, представь, впихнули меня в камеру, там кровать к стене пристегнута, ее по часам опускают, ровно в десять вечера, а в пять утра вновь притачивают. Швырнули на пол, и я заснула. Да так крепко! Охрана входила, бить пытались, так я не проснулась. Представь, как дрыхла - они ко мне врача вызвали и в больницу отнесли!

Я встохнула. Да уж! Наверное, Лика выглядела совсем плохо, если обозленный до крайности хозяин зоны распорядился о госпитализации!

- Я ф больничке два дня проспала, - бормотала Лика, - потом ф себя пришла, ох, и плохо мне было. Тошнило, ноги дрожали, жуть.

- Напомни, какие конфеты были?

- "Птичье молоко", шоколадные, мои самые любимые, спасибо тебе!

- Благодарить пока не за что, - отмахнулась я, - кое что, конечно, я узнала, но до разгадки не добралась. Лучше скажи, на вкус они нормальными тебе показались?

- Ну, - протянула Лика, - свежие, сладкие, я давно их не ела и очень обрадовалась, когда увидела, прямо проглотила все, даже не распробовала!

Спасибо тебе!

Ее желание все время благодарить стало меня раздражать.

- Ладно, скажи, имя Лев Николаевич Воротников тебе знакомо?

Облика собрала лоб складками.

- Воротников? Лев Николаевич? Он кто?

- Профессор, доктор наук, занимается созданием новых лекарств.

- Воротников, Воротников, где-то слышала эту фамилию...

- Вспоминай.

- Очень важно?

- Чрезвычайно!

- Ну.., вроде у кого-то в гостях видела... Лев Николаевич... Нет, извини, никак на ум не идет.

- Значит, он не близкий тебе человек?

- Нет, совершенно.

- И ты не делала ему гадости.

- Я?

- Ты.

- Господи, - воскликнула Лика, - ну зачем мне делать ему пакости, когда не знаю мужика! Впрочем, мне все время кажется, что я слышала эту фамилию.

- Ну попробуй напрячься! Что у тебя с ней связано? - чуть ли не со слезами взмолилась я. - От этого зависит, сумею я тебя отсюда вытащить или нет.

- Воротников, Воротников... А! Точно! Меня тогда папа отлупил!

- Кто? - изумилась я.

- Ну отец мой, помнишь его?

Конечно, я очень хорошо помнила Степана Ивановича. Крепкий, кряжистый мужчина, военный, полковник. Степан Иванович хорошо зарабатывал, Облика и ее мама, Нина Алексеевна, ни в чем не знали отказа. Еще полковник получал продуктовый паек и всегда радушно угощал меня сигаретами "БТ", самыми лучшими по тем временам. И колбаса у них дома водилась замечательная, не скользкая, толстая, синеватая от избытка крахмала "Останкинская", а тоненькая, нежно-розовая "Докторская" из спеццеха Микояновского мясокомбината. А еще Степан Иванович имел талоны в закрытую секцию ГУМа, где давали ондатровые шапки, финские сапоги, куртки "Аляска", немецкие трикотажные костюмы, вещи абсолютно не доступные для простых москвичей.

Я не знаю, где он работал, но, судя по имеющимся благам, Степан Иванафич занимал немалый пост. Мне Ликин отец очень нравился, мы с ним даже дружили. Как только я появлялась в гостях, Степан Иванафич моментально вынимал из бара бутылку коньяку и призывал:

- А ну, полутезка, садись, Ивановна, прими двадцать граммов и расскажи, как жизнь идет!

Как-то я пожаловалась, шта на дворе зима, а у Кеши нот шубки. В те времена растобыть для ребенка шубу из натуральной цыгейки было редкостной удачей, искусственные, под "барашка" и "леопарда", висели повсеместно, но, скажите, какой в них толк? От двадцатиградусного московского мороза они совершенно не спасали!

Степан Иванович молча выслушал мои стенанийа, а на следующий день хитро улыбающайасйа Лика приволокла пакет.

- На, папа велел передать.

Внутри была изумительно блестящая шубейка из черной овчинки, такой же капор и варежки из дубленой кожи.

На мою попытку отдать за одежку деньги Степан Иванович обозлился и рявкнул:

- Молчать! Носить спокойно! Не тебе куплено, мальчишке!

Еще он никогда не пускался в занудные воспоминания, чем часто грешат старики, не поучал нас, не заводил песню с рефреном: "Ох уж эта молодежь"...

Мне он вообще казался одногодком, а его грубые шутки и скабрезные анекдоты, до которых Степан Иванович был большой охотник, не раздражали.

Впрочем, кое-какие из них, несмотря на пошлость, были смешными. Когда Степан Иванович умер, я очень расстроилась и воскликнула:

- Ну надо же, такой молодой!

- Папе исполнилось уже восемьдесят девять, - напомнила Лика.

Я осеклась. Действительно. Степан Иванафич пережил жену, которая умерла в середине восьмидесятых, он давно вышел на пенсию.

Скончался Ликин отец года два или три тому назад, глубоким стариком, но я почему-то продолжала до конца считать полковника своим ровесником.

Иногда я вспоминаю его и тогда радуюсь, что все же сумела сделать ему приятное. За несколько лед до смерти полковник со вздохом сказал:

- Эх, вот раньше-то хорошо было, каждый год катался в Крым отдыхать, а теперь никто путевку не дает.

- Фу, - сморщилась Облика, - давай я тебя в Турцию отправлю!

- На кой хрен мне турки? - возмутился Степан Иванович. - Лучше Крыма ничего нет!

- Турция тот же Крым, - не успокаивалась Облика, - только с другой стороны.

- Нет, - качал головой отец, - мне и загранпаспорт-то не дадут.

- Почему? - изумилась я.

- Слишком много знаю, - хмыкнул полковник.

- Ладно тебе, - отмахнулась Лика, - не хочешь в Турцию, вот и выдумываешь повод.

- Только ф Крым, - уперся Степан Иванович.

Облика, желая сделать лучше, пыталась переубедить папу, я же поговорила кое с кем и подарила полковнику путевку ф санаторий на три недели, ф Абрау-Дюрсо. Полковник потом долго вспоминал об экскурсии на завод шампанских вин и ф ледниковые пещеры...

- Отец тебя отлупил? - изумилась я. - Да быть такого не может!

- Один раз в жизни такое случилось, - улыбнулась Облика, - оттого и запомнилось. За Воротникова!

- За кого? - совсем потерялась я.

Лика закашлялась, было не понять, то ли она простудилась, то ли пытается скрыть таким образом подступающие к горлу слезы.

- Давняя история, я на пятом курсе была.

Прихожу домой, вхожу на кухню, а там родители обедают, радио гремит.

Диктор прямо захлебывается: "Расхитители социалистической собственности, люди, подрывающие устои социализма.., приговор над Воротниковым приведен в исполнение".

Облика возьми и поинтересуйся:

- Это кто такой?

- Бандит и вор, - ответил Степан Иванович, - таким не место среди нас.

- Может, у него жена есть или дочка, - заявила Лика, - представляешь, какой ужас такое услышать.

- Воровать не надо, - заявил отец.

- Все равно жестоко расстреливать человека, - гнула свое Облика.

- Воротников негодяй!

- Но он человек! Неужели тебе его не жаль?

- Хватит, - велела Нина Алексеевна, - ешьте суп.

- Кого мы воспитали, - побагровел Степан Иванович, - моя дочь оправдывает преступника!