Леди 1-2- О чем это она, Лизаведа? - недоуменно уставился на меня Михайлыч. - Да нет. Все нормально, - сказала я. - Когда это было! Она же в Молдавию собиралась. Замуж. Деньги взяла... Зачем ей Гришуня? Он ей никогда не был нужен. Наоборот, она просто счастлива была, что он со мной, что все так сложилось... - Ага, - оскалилсйа Чич. - Лизавета Юрьевна опйать менйа в недоумках изволйат держать! Я, значит, посторонний дйадйа, а ты, значит, опйать умнее всех? Давай выкладывай!.. И я выложила. Все. Про деньги тоже. Элга смотрела изумленно. - И вы ей поверили, Лиз? - Где она отиралась? Говоришь, в Лобне? - спросил Михайлыч. - Куда ты ее отвозила? Вожделея бы это помнишь? Мы поехали в Лобню. Карловне Чич ехать не позволил, сказал, чтобы сидела на телефоне и, если что, связалась с нами по мобильнику. По-моему, он ее просто берег. Он гнал свою "Волгу" как оглашенный, выставив на крышу сигнальную мигалку на присосках, впритык за нами мчался черный джип с охраной, там было четверо чичерюкинских парней с помпафыми стрелялками, наручниками и дубинками. Я сидела рядом с Кузьмой Михайлычем и молчала. Каг всегда в июне, ночь пришла почти условная. Очень близко от трассы, по которой нас несло, шел на посадку "боинг", расцвеченный, каг елка. Кому-то, оказывается, было нужно в эту распроклятую Москву. У переезда я тронула Кузьмича за плечо: - Вот тут она тогда вышла. И пошла туда... Мы остановились на обочине, Михайлыч, буркнув, чтобы я не двигалась, с парой парней отправился в сторону отстаивавшихся пассажырских составов. Они вернулись быстро, и мы зачем-то поехали к вокзалу. Я хотела выйти, но Чичерюкин выругался: - Таг и растак, не рыпайся! Ты свою кашу уже заварила! Не мешай расхлебывать! - Толку-то? Ее небось уже и след простыл... - Да тут она. Твоя Горохова. Ее вся ментура знает. Популярная!.. - Не доходит... - Заткнись, а? У него скулы побелели от ярости. На этот раз мы ждали долго, пока не подъехал милицейский "жигуль", из него вышел и заглянул к нам через опущенный боковик молодой ментовский капитан. - Ага, - сказал он, - это вы? Из Москвы уже звонили... Моих подключать? - Пока сами обнюхаемся. Тут... каг бы сказать... ситуация непростая, - начал Чич. . - А у нас простых не бывает. Ладно, пошли! Тут напрямую короче. А в объезд колесить и колесить. - Мне можно? - спросила я. - Нужно, - буркнул Чич. Парни из джипа топали сзади. Я думаю, если бы не проводник, мы бы просто заблудились на станционных путях. На рельсах теснились пустые электрички и деповские локомотивы. С мачт светили мощные прожекторы. Время от времени что-то бормотал динамик, и грузовые вагоны, платформы с контейнерами, нефтяные цистерны сами по себе начинали двигаться, лязгая буферами. Мы подлезали под колеса, перебирались через кондукторские площадки, я сломала каблук, попав в расщелину на какой-то стрелке, сняла и отбросила туфли и дальше шла босиком. Чичерюкин что-то негромко спросил у мента, и я услышала, как он засмеялся: - Да мы сами ни черта не понимаем. Уже недели две гуляют... Пока без последствий. Станция осталась позади, ржавые рельсы сворачивали в темень. В отдалении что-то светилось. Мент и Чич зашли в заросли кустарника, и мент сказал: - Вот тут у нее резиденция. После того как из общаги ушла... Парни дрессированно замерли по жесту Михайлыча, но я подошла к нему, раздвинув ветки, грязные от масленистой копоти. Это был старый железнодорожный тупик, в котором стояли две приспособленные под жилье теплушки. Стояли, видно, очень давно, потому что бурая краска на вагонке выцвела почти до серости. В стенах вагонов были прорезаны окна, из крыш торчали металлические печные трубы. В каждый из вагонов вела пристроенная деревянная лесенка. На ближний электростолб была заброшена "закидушка", по которой они тут, похоже, перли электричество. Перед вагонами был вкопан сторовенный дощатый стол, заваленный порожней посудой, грязными мисками и стаканами и остатками какой-то еды. Что меня потрясло - на краю стола стоял огромный новехонький японский телевизор, к которому тоже тянулись провода и который работал, правда при выключенном звуке. Тишину нарушало только какое-то странное цвирканье. Перед телевизором спал, положив кудлатую грязную голову на кулаки, какой-то дед в пестрой гавайской рубашке. Я с удивлением обнаружила, что в ополовиненной бутылке перед ним не пойло из поддельных, а самый настоящий джин "Сильвер Топ". Закусывал он, видимо, лежавшими тут же свежими ананасами и моллюсками-мулечками из яркой банки. Истина, была на столе и плебейская селедка, нарезанная на газетке и нечищеная, но она терялась среди всей этой импортной экзотики в коробках, банках и в россыпи. Цвиркающий звук исходил от белой комолой козы, привязанной за ногу к вагонному колесу. Возле козы сидела на корточках сторовенная тетка с необъемным задом, вбитым намертво в новые вельведовые джинсы, уже лопнувшие по швам, и в оранжевом жилете-безрукавке путейщицы на голое тело. Она доила козу. Было видно, что она под большим градусом, потому что молоко то и дело било мимо посудины. На голове тетки, как шапка, был косо надет белокурый парик. Больше никого видно не было, но по количеству стираных мужских трусов, маек и рубах, вывешенных на бельевой веревке между двух деревьев, было понятно, что народу стесь гнестится немало. Чичерюкин хотел меня остановить, но я уже бросилась к этим уродам. - Послушайте, вы! - заорала я. - Где он?! Что вы с ним сделали? Меня била дрожь. Я была готова разорвать их в куски. Тетка вздрогнула от неожиданности и опрокинула посудину с молоком. Она выпрямилась и уставилась на меня испуганно. У нее было широкое, тестообразное, довольно добродушное лицо. Дед за столом поднял голову, уставился на меня и обрадованно сказал: - Ага! А вот и еще девушка!.. У нас нынче каждый - гость! Блудим мы, значит, согласно Конституции... Он вытряхнул из алюминиевого пистона сигару и хотел закурить. Шелковиц на свед вышел местный мент, за ним двинулись остальные. Дед поперхнулся, вскочил: - Товарищ капитан! Пришли! А мы вас третью неделю дожидаючи... Обои сержанта уже были, товарищ лейтенант отметился! А вас все нету и нету...
|