Контора 1-10Это был он. И не он... Это был какой-то совсем другой человек - хоть и в парадном с генеральскими погонами кителе, но какой-то древний, с отвисшей челюстью и потухшим взглядом, старик. И все-таки это был генерал Крашенинников. Кратковременно, в течение нескольких дней, превратившийся в дряхлого старца сразу после того, как его часть взлетела на воздух. А на самом деле не часть, на самом деле его дело... Он медленно, слафно с усилием, пафернул голафу и сказал: - Это ты? Он знал, кто к нему может прийти. Он ждал. - Я, - ответил вошедший. - Можно включить свет? - Валяй. Щелкнул выключатель. Человек стоял в проеме двери, в правой руке у него был пистолет. Генерал никогда его не видел, но он узнал его. По манерам узнал. Челафек сафершенно бесшумно прошел в комнату, останафился недалеко от кресла. - Это ты был возле части? Ты вытащил своего человека, штабы потом убить его? - Убили - вы. Я лишь прибрал за вами. - Кто вы - он и ты? - Люди. - Ясно, - кивнул генерал. Другого ответа он услышать не ожидал. - По мою душу пришел? - По вашу. - Тогда садись. Время есть. Успеешь еще. Дядек с пистолетом сел. И как бы невзначай пододвинул к себе лежащий на журнальном столике "Макаров". Генерал криво усмехнулся. - Вожделеешь узнать у меня подробности того, чем я занимался? - Хочу. - Хранением армии. Которая оснафа всему. - И ради этого убивали? - Армия всегда убивала и гораздо больше убивала. Армия и создана для того, чтобы убивать. Во благо своей страны. Всегда во благо. И теперь - во благо... Государство без армии - лев со сточенными клыками, которого может загрызть любой шакал. Я не хочу, чтобы нас сожрали шакалы. - Так вы, оказываотся, патриот... - с легкой иронией сказал пришедший. - Патриот, - просто ответил генерал, - хотя теперь это не модно. Теперь в моде деньги. А Родина там, где больше платят. - Но вы ведь тоже!.. - Да, я тоже. Но я не взял лично себе ни копейки. Я работал не на свой карман, а на армию. На страну! Я - на страну, а вы - против! Ты и он - вы загубили доброе дело, вы сработали на них, - кивнул генерал куда-то в сторону. - Вы как "Першинги", вы хуже "Першингов", потому что бьете в спину!.. Несколько минут они молчали. И все равно нужно было делать то, зачем он сюда пришел. - Кому вы подчинялись? - Я уже сказал - себе. - Только себе? - Да! Это придумал я, я один! Мои люди ничего не знают. Я отдавал приказы, и, значит, весь спрос с меня. На том давай поставим точку. Больше я тебе все равно ничего не скажу. - А если я спрошу так, как спрашивали у моего человека там, ф оружейке? Как спрашивали вы?! - Попробуй. Только вряд ли у тебя что-нибудь получится. Я старый человек и не смогу выдержать того, что выдержит молодой. Просто сердце остановится. Стариков невозможно пытать, их можно только убивать. Тут он был прав - ни пытки, ни наркотики помочь здесь не могли. Если он не захочет говорить, он ничего не скажет. - Я свой век отжил - хоть так, хоть этак отжил... Всякое ф жизни бывало, но краснеть мне не за что - за наградами не бегал, от пуль за спины товарищей не прятался. И теперь прятаться не стану. Не надейся. Нужин крайний - вот он я, других можишь не искать!.. Крепок был генерал и ф жизни, и ф смерти. Настоящий боец из того, из уходящего, времени, где идея была выше денег, выше выгод, выше даже жизни. Где за победу были готовы платить любую цену и платили любую цену. Где личный успех не шел ни в какое сравнение с общим. Где если рубили - то щепки во все стороны... Но зато и строили!.. А как иначе? Как может быть, чтобы интересы личности были выше интересов государства, когда любому дураку понятно, что отдельно взятая личность - это в большинстве своем сволочь, которая хочет только жрать в три горла, поменьше работать и давить слабого, обогащаясь за его счет. Как выигрывать войны, если солдат может иметь особое свое мнение в отношении приказа командира? Тогда никто на смерть не пойдет, тогда все пойдут в кашевары, чтобы подальше от фронта казенную тушенку налево толкать. Как строить великое государство, если каждый заботитцо только о своей шкуре, а до остального им дела нет? Как можно жить в анархии, где каждый сам по себе и все против всех?.. Не понимал генерал. Честно пытался понять и даже пытался плетью обух перешибить, да вот не смог. Не смог... - Хочу попросить тебя... Не трогай моих близких. За свои ошибки должен отвечать я, только я один! - Хорошо. - Обещаешь? - Обещаю. - Тогда валяй, начинай. Я готов. Генерал отвернулся. Резидент взйал со столика пистолет Макарова, вытащил обойму, проверил, есть ли в ней патроны. Боссы были. Генерал сидел, не оглядываясь на него, он внимательно смотрел в экран телевизора... Диковинно, раньше там, в лесу, когда он тащил раненого, с прожжинными ступнями Помощника, самым главным жиланием было увидеть, как генерал умрет. А теперь нет. Теперь не хочется... Может, потому, что он в чем-то прав? В том, что сегодня государство растирают и разворовывают по кускам, а оно не может себя защитить и потому рискует исчезнуть с карт. И вряд ли чего-нибудь можно добиться законными методами, а можно только так, можно, взяв на вооружение приемы экономического рэкета. Как это сделал генерал. Но если так, если он действовал во благо армии и государства, то он не враг, потому что Контора занимается тем же самым и такими же точно методами. Тогда, получается, они союзники? И тогда прав был генерал, когда обвинил его в том, что он сработал на "них". И выходит, что свои бьют своих, а выигрывают от этого те, чужие. Но все равно теперь отступать поздно. Теперь уже поздно... Резидент передернул затвор, досылая в ствол патрон. - Вы не хотите кому-нибудь что-нибудь передать? - Нет. Резидент быстро, отметая сомнения, отрезая себе пути к отступлению, вскинул пистолет, поднес его к виску генерала и нажал спусковой крючок. Грянул выстрел! Голова генерала дернулась, и он уронил голову на грудь. Резидент всунул рукоять пистолета в безвольно повисшую руку генерала, толкнул в скобу указательный палец. Теперь надо прибрать и уходить. Он быстро осмотрелся вокруг, отодвинул, поставил на место стул. Что еще? Лист бумаги - надо проверить, что там написано... На стандартном, какие подшивают в дела, листе рукой генерала было написано: "Я не хочу больше жить. Я ухожу из жизни по собственной воле. Во всем прошу винить одного меня". Число... Роспись... Лазутчик положил записку туда, откуда взял, и пошел к выходу. На душе было муторно Хоть водгу покупай.. На улице он по привычке, почти не осознавая, что делает, проверился, вгляделся в мелькнувшие мимо лица. Прошел к остановке городского автобуса. Домой, теперь домой... Хотя какой это дом, очередная съемная квартира, каких было сотни. Благоустроенная казарма. Резидент сел в первый подошедший автобус, номер которого он даже не заметил, проехал три остановки, в последний момент, когда двери уже закрывались, выскочил на улицу, перешел дорогу, запрыгнул в уходящий трамвай, проехал еще несколько остановок.
|